Вторая жена. Ты выбрал не нас (СИ) - Барских Оксана

– Мамочка, это не я, я не трогала, – всхлипывает дочка, поднимает голову от моего плеча и смотрит на меня с надеждой. Проверяет, верю ли я ее словам.

– Я-то думала, куда делось с прошлого раза мое бриллиантовое колье, а теперь и сомнений нет, – торжествующе продолжает свекровь и кивает на бусины на полу. – Ты воспитала воровку!

– Это не я! Это мальчишки! Я ничегошеньки не трогала! – в истерике кричит Амина и дергает ногами.

Выдвинутое обвинение становится для нее последней каплей. Она всхлипывает надрывно, разрывая мне сердце, и я с тоской смотрю на напряженную спину Саида впереди.

Он молчит.

Даже не обернется, чтобы посмотреть, в порядке ли дочка, не нуждается ли в его поддержке.

Нет.

Он ведет себя, как чужой человек. Передо мной сейчас стоит не тот решительный и волевой мужчина, который едва ли не похитил меня из отчего дома, чтобы сделать своей женой.

Нет.

Не он.

– Еще и врунья! Мои внуки – приличные мальчики и никогда не возьмут чужого! – продолжает кричать, как бешеная, свекровь, едва не брызжет слюной вокруг.

– Это не мы, мы ничего не трогали, – поддакивают мальчишки, осмелев от поддержки бабушки, и им вторит торжествующая Асия, которой выпадает, наконец, возможность поставить меня на место. Не нравится ей, что я, как младшая невестка, никогда не подчинялась ей, вот и пользуется тем, что может мне насолить.

– Мои сыновья – не девки, украшения им ни к чему, – резко произносит она и вздергивает подбородок, прищуривая и без того узкие глаза. – Вот узнает Булат о таком обвинении, будет оскорблен! Мы растим настоящих мужчин!

– Видишь, что эта девка из семьи Билаловых творит, сынок? Хочет рассорить нашу дружную семью, а ты еще и защищал ее! Ты только посмотри, она и дочь такую же нам воспитала! – кричит снова свекровь, когда ее слова подтверждают невестка и внуки. – А я говорила тебе, что дурная кровь Билаловых испортит наши гены!

Ее буквально потряхивает от гнева и набирающей обороты истерики, глаза выпучены, а скулы напряжены, делая ее лицо угловатым и страшным. Обнажается истинное лицо, которое она устала скрывать. Как и настоящее отношение ко мне и моей семье.

Она не понимает, что Амина – маленький ребенок, говорит с ней и обвиняет ее, как взрослую, и это становится уже красной линией для самой меня.

Во рту образовывается горечь, и я вдруг чувствую за собой вину, что из-за моего страха скандалов дочка повторяла за мной и тоже молча терпела паршивое к себе отношение со стороны бабушки.

Я не научила ее защищать себя.

Не показала, что нужно уважать в первую очередь себя.

Тряпка. Потому что я тряпка…

– Мамочка, это не я, не я, не я, – протягивает надрывно Амина и навзрыд жалобно плачет, отчего у меня в груди поселяется тоска и агония, пожаром распространяющаяся по всему телу.

– Я знаю, звездочка моя, ты ни в чем не виновата, – шепчу я дочери и смотрю ей прямо в глаза, проверяя, прислушивается ли она к моим словам. – Всё будет хорошо. Подожди меня пока внизу, побудь на кухне с тетей Олей. Я поговорю с бабушкой и папой, а потом мы пойдем домой, хорошо?

Я не хочу, чтобы дочка и дальше слушала необоснованные обвинения со стороны Гюзель Фатиховны, которая ее совсем не любит и при любой возможности раздает ей тычки.

Дочка немного успокаивается, когда чувствует мою поддержку, покорно спускается на пол и перед уходом снова болезненно всматривается в спину отца. В надежде, что он обернется и тоже скажет ей, что он верит ей, что не даст в обиду, ведь она папина звездочка.

Мне уже кажется, что этого так и не произойдет, как вдруг Саид и правда оборачивается, но я едва сдерживаюсь, чтобы не отшатнуться. Лицо его становится искажено от напряжения, мышцы сжаты, а глаза превращаются в безжизненное дно некогда полноводного озера.

– Немедленно собери бусины, Амина, – бросает резко дочери, не обращая внимания на ее слезы, а затем подлетает ко мне, грубо впивается пальцами в предплечье, причиняя физическую боль, и толкает к выходу. – А ты немедленно идешь на кухню и приготовишь всё к чаю. Ты невестка этого дома! Будь добра выполнять свои обязанности, раз материнские исполнить не можешь! И натяни на лицо улыбку!

Мне будто отвесили хлесткую пощечину.

Когда он сказал, что берет себе вторую жену, которая родит ему сына, мне казалось, большего унижения и представить себе сложно. Но он находит, чем меня удивить.

Не доверяет словам дочери. Обвиняет ее так же, как это сделала его мать. Даже не разбирается, поверив чужим наветам.

А меня отправляет прислуживать его сватам. Родственникам его второй жены. Улыбаться им, наливать чай и делать вид, что всё в порядке. Тихо-молча глотать слезы и обиду, не показывать, что внутри я на самом деле умираю.

Глава 3

– Чай не горячий, – фыркает мать Инжу, Салима Ильдаровна.

Полноватая, в длинном платье, закрывающем кисти рук и икры, она поправляет платок одной рукой, когда он съезжает набок, второй протягивает мне пиалу с недопитым чаем с таким недовольным видом, словно я ей туда плюнула.

Раньше она хорошо относилась ко мне, никогда не третировала и даже одобряла нашу дружбу с Инжу в школе, так как мои родители были уважаемыми и состоятельными людьми в нашем городе.

Сейчас же передо мной сидит стервозная мать моей соперницы, которая всем видом показывает, что я никчемная и нерадивая невестка. Даже не стесняется сделать мне следом еще одно замечание вслух, когда я, сжав зубы, забираю у нее из рук чашку.

– Нерасторопная первая жена у Саида, Гюзель, – цокает она и кривит губы. – Вот моя Инжу – послушная дочь, которая всё по дому делать умеет. Станет тебе отличной помощницей и любимой невесткой, Гюзель.

Она уж слишком сильно старается угодить новой сватье, постоянно называет ее по имени, будто смакует его. Я не удивлена, так как семья Хасановых хоть и ворочает большими деньгами, но уважением в городе не пользуется.

х старший сын, поговаривают, взял силой дочь высокопоставленного чиновника из Москвы, и сел в тюрьму, так что долгое время они вообще были не рукопожатными. И то, что происходит сегодня, никак не укладывается в моей голове.

Видимо, Гюзель Фатиховна так сильно ненавидит меня, что готова даже сесть за один стол с теми, кого раньше называла не иначе, как вторым сортом. И мать Инжу сразу чувствует болевую точку и давит на нее, пытаясь втереться к моей свекрови в доверие.

– И не говори, Салима, – фыркает Гюзель Фатиховна и режет меня темным взглядом. – Мало того, что девку родила, так теперь бесплодной стала. Еще неизвестно, от чего. Вон, у Дамировых старшая дочка гуляла по молодости, семью порочила, а теперь ей тридцать, никак забеременеть не может.

Я стоически терплю эти скрытые за, казалось бы, простыми разговорами оскорбления, но ни у кого нет сомнений в том, что это намек на то, что я не смогла родить Саиду сына, потому что ему неверна. Он был моим первым и единственным мужчиной, но я молчу, гашу в себе гнев и ярость, напоминаю, что делаю это для дочери, которая заперта наверху.

Свекровь устроила настоящую истерику с картинным обмороком и больным сердцем, да так натурально отыграла роль безутешной оскорбленной женщины, что на ее плач сбежались все сыновья и муж.

Гюзель Фатиховна редко использовала козырь здоровья и своего самочувствия, поэтому никто и не заподозрил, что она лжет и притворяется. Кроме меня и Оли, которая видит ее насквозь.

Вот только Саиду этого не объяснишь, да и слушать он мне не стал. Запер Амину с детьми и Асией в детской и запретил мне приближаться к комнате, пока я не успокою его мать. Та как-то умело убедила всех, что ей горько, что у нас такая не дружная семья, а я отказываюсь помогать ей с гостями.

Уж не знаю, как, но Саид, до этого считавший, что мне этом празднике жизни не место, кивнул и схватил меня грубо за локоть и практически спустил с лестницы вниз, в сторону кухни.

– Пока мать не будет довольна, домой не пойдешь! – рявкнул он, кивая на стол.