Мэг Кэбот - Принцесса в розовом.

— А, Миа, — сказал он, — привет. Как мама?

— Отлично, — сказала я, хоть и не видела ее с завтрака. Но я знала, что с ней все хорошо, потому что никто на мой телефон не звонил. — Она что-то там принимает. От обезвоживания. Что там с забастовкой?

Папа только головой покачал.

— Представители профсоюзов сейчас на со­вещании в кабинете мэра. Они надеются прий­ти к соглашению.

Я вздохнула.

— Ты понимаешь, что все это происходит оттого, что я родилась. Если бы не я, празднич­ного ужина не было бы.

Папа строго посмотрел на меня.

— Надеюсь, ты не обвиняешь себя во всем этом, Миа?

Я чуть не ляпнула:

— Да ты что, я обвиняю во всем бабушку. Но папа так искренне смотрел на меня, что я поняла: коэффициент его симпатии ко мне очень большой. Тогда я сменила тему.

— Просто я так переживаю, что придется провести в Дженовии столько времени, почти все лето. Знаешь, было бы здорово, если бы я смогла, например, пойти добровольцем в ка­кую-нибудь организацию, которая помогает этим несчастным помощникам официантов...

Папа, правда, не купился на это. Он смор­щился и сказал:

— Ну-ну.

Пока я сидела и переживала, что не получа­ется провести два драгоценных летних месяца как я хочу, бабушка начала подавать мне какие-то знаки, не прекращая телефонного разговора. Она щелкала пальцами в мою сторону, потом указывала на дверь своей спальни. Но я сидела и моргала, пока она не прикрыла трубку рукой и не зашипела:

— Амелия! В моей спальне! Пойди, посмотри!

Подарок, что ли? Для меня? Не могу предста­вить, что бы такое бабушка могла приготовить для меня — сироты, по-моему, уже достаточно. Но не отказываться же от подарка... конечно, если это не будет что-нибудь вроде шкуры уби­енного млекопитающего.

Так что я встала и пошла к двери бабушки­ной спальни, кто-то на другом конце провода, наверное, держал трубку на расстоянии метра от уха, поскольку бабушка вопила:

— Я заказала этот проклятый салат ЧЕТЫ­РЕ ЧАСА НАЗАД. Мне что, самой спуститься и нарезать его? Что значит — «я нарушу прави­ла общественного питания»? Какого общества? Я хочу сделать салат для себя, а не для общества!

Я открыла дверь в бабушкину комнату. Она, как и другие спальни в отеле «Плаза», была очень милая, повсюду золотые листья и свеже­срезанные цветы по всем углам... хотя теперь, во время забастовки, сомневаюсь, что бабушка сможет долго любоваться свежими цветами. Но­вых ей никто не принесет.

Я осматривала комнату, искала подарок и тихонечко молилась про себя (пожалуйста, только не норковая накидка, пожалуйста, только не норковая накидка}. И тут мой взгляд упал на платье, которое лежало поперек крова­ти. Оно было цвета обручального кольца, которое Бен Аффлек подарил Дженнифер Лопес — самого нежного розового цвета, и все покрыто сверкающим розовым стеклярусом. Оно было со спущенным плечом, с таким великолепным вы­резом и с огромной, прямо как из фильмов, юб­кой.

Я сразу поняла, что это такое. Пусть оно не черное и без разреза сбоку, все равно, это самое красивое платье для выпускного бала, какое только можно вообразить. Оно лучше, чем то, что было на Рейчел Лей Кук в фильме «Это все она». Оно лучше, чем то, что было на Дрю Бэрримор в « Никогда не целовалась », И оно в мил­лионы раз лучше, чем тот брезентовый кошмар, который был на Молли Рингвальд в «Красави­це в розовом». Даже лучше того, которое Анни Поте дала Молли Рингвальд в той же «Красави­це в розовом», до того как Молли свихнулась и испортила все ножницами.

Короче, это было самое классное на свете платье для выпускного, которое я когда-либо видела.

И вот, я стояла и смотрела на него, и огром­ный комок поднимался к моему горлу.

Потому что, конечно, на выпускной-то я не иду.

Так что я захлопнула дверь и вернулась об­ратно на свое место на диване рядом с папой, который все так и сидел, сосредоточенно глядя в телевизор.

Через секунду бабушка грохнула трубкой о телефон и повернулась ко мне.

— Ну как?

— Оно очень красивое, бабушка, — честно сказала я.

— Я сама знаю, что оно красивое, — сказала бабушка, — не хочешь примерить?

Я тяжело вздохнула и даже несколько раз сглотнула, прежде чем заговорить, чтобы голос прозвучал нормально.

— Я не могу, — сказала я, — я же говорила тебе, что не иду на выпускной, бабушка.

— Нонсенс, — сказала бабушка. — Султан, кстати, сказал, что отменяет наш ужин сегод­ня вечером, ресторан закрыт. Но эта идиотская забастовка точно закончится к субботе. И тогда ты пойдешь на свой выпускной.

— Нет, — сказала я, — это не из-за забас­товки. Я же тебе уже говорила. Ты знаешь. Про Майкла.

— Что такое про Майкла? — спросил папа. Я вообще-то избегаю говорить при нем о

Майкле, потому что он же папа, а все папы не­навидят бойфрендов своих дочерей. Но так как мой папа и Майкл как-то уживаются друг с дру­гом, я стараюсь сохранить это как есть.

— Да ничего, — с улыбкой сказала я. — Ну, знаешь, мальчики не так любят выпускные, как девочки.

Папа хрюкнул и снова уставился в телевизор.

— Да уж, это точно, — сказал он.

Ну, конечно! Он-то вообще ходил в школу для мальчиков! У них даже не было выпускного!

— Ну, просто примерь, — сказала бабуш­ка. — Я пошлю им его назад, если надо будет что-то подогнать.

— Бабушка, — сказала я, — да зачем...

Но мой голос как-то сам увял, когда бабуш­ка посмотрела на меня тем самым взглядом. Из-за этого взгляда бабушка кажется мне не вдовствующей принцессой, а наемным убийцей.

Поэтому я быстро вскочила с дивана и вер­нулась в бабушкину спальню. Надела платье. Конечно, оно прекрасно сидело, потому что в «Шанель» есть все мои размеры, еще со вре­мен моего первого платья. Господь, видимо, зап­ретил моему телу расти, особенно в области грудной клетки.

Я стояла, любовалась на свое отражение в зеркале от пола до потолка, а в голове все кру­тилась мысль о том, как удачно это придумали про одно плечо.

Но затем я вспомнила, что мы никуда в та­ком платье не попадаем, так как Майкл объявил выпускному бойкот. Так что еще неизвестно, как все сложится. Я грустно стащила с себя платье и положила его на место, на бабушкину кровать. Может быть, пригодится для какого-нибудь приема в Дженовии этим летом. Для приема, где не будет Майкла. Как это все на меня похоже...

Я вышла из спальни как раз в тот момент, ког­да Лилли показывали крупным планом. Она об­ращалась к репортерам, набившимся в комнату.

— Я просто хочу сказать, что ничего этого не случилось бы, если бы вдовствующая прин­цесса Дженовии публично признала свою вину, согласилась, что не способна следить за своей собакой и к тому же принесла эту собаку в уч­реждение общественного питания.