Сопротивляться бессмысленно - Юлия Резник

опуститься в горячую воду и, уткнувшись носом в коленки, кайфовать от того, как руки Саранской разминают мои одеревеневшие плечи.

— Спасибо, Анют. Мне лучше. Ты настоящая волшебница. До сих пор не пойму, за какие такие заслуги мне тебя послал бог.

— Скажешь тоже… Кстати, ты не думала обратиться к психологу?

— Если честно, я вообще пока плохо соображаю. Но, может, и обращусь.

— О, да ты засыпаешь! — всплескивает руками Саранская. — Ну-ка, выбирайся.

Так странно! Меня реально стремительно покидают силы. Может, потому что из-за тревоги я почти не спала в последние дни. Едва переставляя ноги, дохожу до спальни. Аня, чертыхаясь, комментирует увиденное.

— Замри! Я сменю постельное…

— Спасибо, — шепчу, едва ворочая языком. А пять минут спустя падаю на кровать и, кажется, тут же отключаюсь.

Просыпаюсь от ощущения, что кто-то на меня смотрит. Кроме меня в квартире может находиться только один человек. Я леденею… И медленно приоткрываю глаза, чуть не вскрикнув от облегчения, когда встречаюсь взглядом с Саранской. Всего лишь, господи помоги, с ней…

— Ты чего? — хриплю я. — Я долго спала?!

— Да пофиг. Главное, что проснулась. Я тут кое-что выяснила. Ты только сразу не падай в обморок.

— Что выяснила? — потягиваюсь, совсем не чувствуя удовольствия от когда-то до ужаса приятных мелочей. Вспоминаю Анины слова о психологе. Я подписана в сети на нескольких, чей подход мне близок. Возможно, это, и правда, выход. В свое время Леша тоже советовал мне пройти терапию.

Лёша…

Стоит его вспомнить, как внутренности стягиваются в болезненный узел.

— Вот. Посмотри. Это же твой Багиров?

— Он не мой, — шепчу я, с жадностью вглядываясь в подсунутое мне фото, на котором Лёша запечатлен в компании пожилой представительной пары и разодетой Казанцевой. Кто бы сомневался…

— Ты знала, чей он сын?!

— Кто?

— Багиров твой!

— Чей?

— Его отец — Роман Багиров. Слышала о таком?

— Нет.

Сведя брови к переносице, вглядываюсь в фотографию. Раз за разом перечитываю подпись к ней, из которой следует, что торжество, на котором они все и собрались — сороковая годовщина свадьбы Лёшиных родителей.

— Ну, привет! Это наш главный застройщик. Ну?!

— Не может быть. Зачем бы сыну олигарха работать простым опером? — отрицаю очевидное я.

— Да мало ли! Но сам факт. Это и его связи с этой курицей, — Аня тычет пальцем в лоб Казанцевой, — объясняет.

— И правда, — сглатываю.

— Это все, что ты можешь сказать?! — негодует Саранская.

— А что тут скажешь?

— Ты что, правда, не догоняешь?!

Качаю головой. Пробегаюсь пальцами по лицу, стряхивая остатки сна.

— Я еще не проснулась, — оправдываюсь.

— Да эта же тварь подложила тебя под Тегляева! А теперь посмотри?!

— На что?

— На то, как она на твоем Багирове виснет! Ну?! Все еще не понимаешь, зачем ей это понадобилось?

И снова я утыкаюсь в экран. А Саранская все не унимается:

— Учитывая, кто его родители, вытащить Багирова из любой передряги можно было, не прибегая ни к каким экстраординарным мерам! Ему достаточно было просто позвонить отцу! Я погуглила — тот каждую пятницу играет в большой теннис с генпрокурором.

Трясу головой. Слезы с носа капают и разбиваются о погасший экран.

— Нет…

— Что нет?

— Разве живой человек может быть настолько жестоким? Она же понимала, что… — я всхлипываю. — Она понимала и…

— И сделала то, что сделала! Сабин, ты глаза-то открой… Уверена, что и ваши с Тегляевым фото не просто так настолько быстро распространились. С ее возможностями устранить тебя — раз плюнуть. Снимай уже свои розовые очки!

Глава 21

Алексей

Костюм жмёт. Но это скорее психологическое ощущение, чем физическое. Так-то подогнанные по моим меркам пиджак и брюки сидят отлично. Портной, что их кроил, наверняка разбирается в тканях лучше, чем я в допросах. Но мне один хрен некомфортно. Я не носил ничего подобного лет десять. С тех пор как уволился из отцовской фирмы. А теперь вот снова кабинет с видом на башни, секретарша с глазами лани и табличка «Алексей Романович Багиров». Замглавы юридического департамента. Хотел подъебнуть отца, спросив, почему не сразу глава, но вовремя осекся. В конце концов, я же не отказался от организованного им стремительного карьерного взлета…

Забавно, да? Когда-то мне казалось, что уйти из этого мира — значит спастись. Теперь же возвращение в него выглядит попыткой выжить.

Каждый раз, проходя мимо зеркала в холле, я вздрагиваю. Потому что вижу в отражении не себя. А парня, который десять лет бунтовал против всего этого. И проиграл.

Делаю глубокий вдох, подхожу к окну, за которым осень. Листья на клёнах у обочины офисной парковки только начали менять цвет, окрашиваясь в мягкие янтарные и бронзовые тона. Воздух стал суше, утренний туман — гуще, и даже свет солнца, кажется, стал другим: рассеянным, будто кто-то завесил небо посеревшей от времени марлей. Эта смена сезонов совпала с моей внутренней перестройкой. Оттого, наверное, я с таким вниманием отношусь к переменам в погоде, на которые раньше просто не обратил бы внимания. Эта осень пахнет яблоками, сухой травой и горчит на языке с трудом подавляемой ненавистью.

В мысли врывается звук открываемой двери. Оборачиваюсь. На пороге отец. Ну, еще бы. Кто еще мог позволить себе ворваться ко мне без стука?

— Че там с землей в Лагурино, Леш? Есть подвижки?

— Я только занялся этим вопросом. Был удивлен, что у нас, оказывается, такие перестановки в земельном комитете, — признаюсь я. — Думал, что Солодова оттуда если только вперед ногами вынесут.

— Ты ошибался. Валеру сместили сразу, как смогли.

Внутренне замираю. Впиваюсь взглядом в отцовское лицо. Впервые мелькает мысль, что я тогда в нем ошибся… Он все же не настолько непрошибаемый, чтобы работать бок о бок с убийцей. Сместил, выходит, его, наплевав на все издержки.

— Не знал.

— Да уж. Ты, походу, вообще не интересовался, что тут у нас да как, — беззлобно ворчит отец. Я пожимаю плечами — спорить с ним бесполезно. Я действительно не считал для себя возможным оглядываться… Смысл рубить хвост по кусочку, так? Свое прошлое я отсек махом. Сейчас понимаю, в какую цену обошлась та категоричность. А тогда думал — только так и правильно.

Отец что-то говорит, но я слышу только половину слов. Мысли уползают в сторону, выкраивая всё больше пространства в голове под то, что никак не желает в ней укладываться.

— Леш, ты тут вообще? — щёлкает пальцами отец. Я моргаю, будто просыпаясь.

— Тут. Извини. Задумался о том, как могла бы сложиться жизнь, если бы не… — развожу руками.

— Да уж… Ну, что теперь? Оба