Анна Берсенева - Единственная женщина

— Вижу, милая барышня, вам не хочется поучаствовать в нашем обряде?

Перед нею стоял тот самый человек не слишком опрятного вида, в мятом льняном пиджаке. В руках он держал миску и хлеб.

— А ведь этот хлеб приготовлен людьми, исполнившимися благоговения и смирения, — продолжал он. — Кстати, вы обратили внимание, как русский человек вкушает пищу? Нет более наглядного смирения, чем сама поза еды — со склоненной головой, как бы в знак уничижения и благодарности. Заметьте, что люди Запада, по видимости, лучше нас воспитанные, едят выпрямившись, поднося ложку высоко ко рту, — они как бы стоят выше пищи и снисходят к ней, точнее, позволяют ей возноситься до себя.

Речь его лилась как по писаному, и Лиза смотрела на него уже почти с испугом.

— Наши же люди едят рабски, низко склоняясь к тарелке, словно бы заискивая перед едой. Но чьи же они рабы — пищи или Подателя ее? Ведь и всякая тварь склоняется перед щедростью Творца, сознавая свое бессилие прокормить себя! Хлеб наш насущный… Не так ли, господа?

Его последние слова были обращены уже к Юре.

— Не знаю, не думаю, — пожал плечами тот. — По-моему, ваши трактовки несколько избыточны. И суп, насколько я знаю, невкусный, хоть и приготовлен с благоговением.

Рита незаметно подошла к ним, коснулась Юриного рукава.

— Ну что ты, мой милый, споришь с Викентием Тихоновичем! Он много думал над тем, что говорит. Ты знаешь, что он написал новую работу? «Теология приема пищи» — так, Викентий?

По-прежнему минуя взглядом Лизу, она повернулась к мужчине. Тот с достоинством кивнул.

— Вот видишь, Юрочка, не надо спорить. Пойди лучше перекуси там, у столика, если супа не хочешь. Там и аперитив, пойди!

— Это что, опять коньяк собственного изготовления? — спросил Ратников, улыбаясь. — Ты, Ритуля, неисправима, но я тебя люблю!

Он направился к столику, на который показывала Ритуля; Лиза последовала за ним. На овальном столе красного дерева сервированы были такие изысканные закуски, которые нелегко встретить даже в дорогом ресторане.

Юра тут же обнаружил среди многочисленных бутылок свой «мартель», Лиза выбрала редкостное бургундское «Мюзини».

— Как это странно… — сказала она.

— Что? Похлебка и «Мюзини»? — усмехнулся Юра. — Конечно, несколько эклектично. Но такой это дом, Ритуля обожает шокировать публику контрастами. Меня другое удивляет: ну ладно я — я ее действительно с пеленок помню и люблю, но почему остальные-то клюют на этих пищевых теологов, которых она собирает? Ты представить себе не можешь: ведь сюда действительно рвутся, как на великосветский прием! По-моему, просто уж так установилось, престижно стало здесь бывать. А вообще-то она писательница, бестселлеры пишет.

«Я знаю», — едва не ответила Лиза, но прикусила язык.

Тем временем прием благоговейной пищи был окончен, и гости без помех болтали, пили, подходя друг к другу с бокалами в руках — видно было, что даже те, что были здесь впервые, стали чувствовать себя непринужденно.

— Юрий Владимирович! — услышала Лиза и обернулась в сторону Ратникова.

Рядом с ним стоял тот лысеющий господин, который был центром самого импозантного кружка с начала вечера.

— Какая с вами девушка красивая!

— Елизавета Дмитриевна Успенская, моя сотрудница.

— Очень, очень приятно! Петр Григорьевич, будем знакомы. Извините, Юрий Владимирович, а ведь я собираюсь похитить вас на несколько минут. Надеюсь, вы разрешите, Елизавета Дмитриевна?

Впрочем, он не стал дожидаться Лизиного разрешения и, мягко взяв Юрия под локоть, пошел с ним вместе на огромный балкон, превращенный в настоящий сад. Лиза видела, что они присели там среди каких-то экзотических растений.

В этот момент она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд и обернулась. Рита стояла в дверях гостиной и смотрела на нее так повелительно, что Лиза невольно подошла к ней. Они вместе вышли в небольшую комнатку, примыкавшую к гостиной.

Похоже было, что эта комната и предназначалась для бесед с глазу на глаз: здесь стоял низкий резной столик и два глубоких кресла с шелковой обивкой. Рита села в одно из них.

— Садитесь же, — сказал она, указывая Лизе на другое.

— Я рада видеть вас, Маргарита Семеновна, — произнесла Лиза. — Несмотря ни на что…

— Вот именно — несмотря ни на что. Я вижу, вы отлично умеете устраивать свою судьбу, мадемуазель! Юра Ратников! Интересно, с ним вы тоже на улице познакомились?

— Не совсем. Но какое это имеет значение?

Глядя на Риту, Лиза не чувствовала ни смущения, ни раздражения — даже недавняя неловкость прошла. Только легкая печаль воспоминаний…

Точно таким же повелительным тоном разговаривала с ней эта одноклассница Виктора Третьякова, когда они познакомились у него в подмосковном особняке в день Лизиного рождения… Лиза вспомнила ее бесцеремонный вопрос: «И что же, вам нравится Виктор Станиславович?» Тогда ее бросало то в жар, то в холод при виде надменного Ритиного лица, теперь же она легко чувствовала себя рядом с этой женщиной. Может быть, это было связано только с тем, что Лиза знала: она не злая, эта Ритуля, просто ядовитая слегка. А может быть — позади осталось время, когда Лизу могла смутить светская дама…

— Вы переменились… — медленно произнесла Рита.

Ее лицо тоже сразу переменилось: исчезла надменность, в глазах промелькнуло заинтересованное внимание.

— Я рада, что встретила вас, — повторила Лиза. — Ведь у меня даже телефона вашего не осталось. И ничьего не осталось телефона — ни Павла, ни Гриши Кричинского…

— Вы, однако, могли бы заглянуть в салон к Берсеневу, или к Неретинскому, или, в конце концов, к Вите в офис — если так уж интересовались нами, — заметила Рита.

— Я не могу назвать это интересом… Вы правы: я просто не решалась это сделать. Ведь прошлого не вернуть, Маргарита Семеновна, правда? Я вспоминаю Виктора с благодарностью. Где он сейчас?

— В Швейцарии, — ответила Рита. — Его мальчик окончил там школу, учится теперь международной юриспруденции в Лозаннском университете. Витя отошел от дел — хотя не думаю, что это сильно сказалось на его благосостоянии. Он очень переменился — как-то резко постарел, стал выглядеть в точности на свой возраст, — ведь этого не было раньше, вы помните?

Лиза кивнула. Воспоминания нахлынули на нее, затуманивая взор. Но вспомнила она почему-то тот вечер расставания, когда они сидели с Виктором в джелатерии у Красных ворот и он сказал: «Я устал, Лиза, это и значит — старость… И при всем желании я не могу не спать ночами, думая о вас!»

— И вы ни в чем себя не вините? — спросила Рита. — Мне кажется, это произошло с ним именно после расставания с вами…