Джеки Коллинз - Бестия. Том 2

Эта безобидная реплика вызвала у Олимпии с Уоррисом приступ истерического хохота. Лаки показалась себе самой остроумной девушкой в мире.

— Пошли купаться! — крикнула Олимпия и, в мгновение ока сбросив с себя одежду, повернулась к Уоррису, чтобы он мог хорошенько разглядеть ее роскошные формы. Он тоже сорвал с себя брюки, затем трусы и предстал перед ними голый, с пенисом, вздернутым наподобие флагштока.

— М-м-м, — облизнулась Олимпия. Он ринулся к ней, но она увернулась и плюхнулась в бассейн.

Когда Лаки тоже разделась, эти двое уже вовсю резвились в воде. Лаки вдруг расхотелось купаться. Ей было жарко и хотелось есть.

Она в чем мать родила пошла в дом, открыла банку тунца и с аппетитом слопала. Ух, вкуснятина!

Лаки вдруг почувствовала смертельную усталость: сказались несколько почти бессонных ночей.

Олимпия с Уоррисом продолжали резвиться; до нее доносились их крики и радостные возгласы. Вряд ли они будут скучать, если она тихонько заберется в постель… тихо-тихо…

Уорриса не оказалось ни в одном из его излюбленных мест. Пиппа по нескольку раз побывала и в «Голубом баре», и в баре «Мартине», и на террасе отеля «Карлтон». Наконец она капитулировала и позволила какому-то англичанину — владельцу швейной фабрики — угостить ее бутылочкой шампанского. Разумеется, самого лучшего. Пиппа любила, чтобы у нее все было высшего качества.

Потом она позволила фабриканту заняться с ней любовью. Он оказался не так уж плох — во всяком случае, полон энтузиазма. Но, конечно, это не Джейк-Бой. Никто не сравнится с Боем…

Лаки разбудило назойливое жужжание комара. Она не сразу сообразила, где находится, а сообразив, надела бикини и старую рубашку и пошла искать Олимпию. Та оказалась в спальне хозяйки виллы — с раскинутыми во сне ногами. Рядом на кровати храпел Уоррис — ничком. Это дало Лаки возможность полюбоваться его крепким, мускулистым задом. А что? Симпатичный зад!

Следующие три дня Уоррис безвылазно проторчал на вилле. Олимпия втрескалась по уши и не собиралась с ним расставаться.

Лаки не без ревнивого чувства наблюдала за ними, но что она могла предпринять? Только валяться возле бассейна, стараясь получше загореть и поминутно спрашивая себя: интересно, Джино уже начал ее искать? Неподалеку была деревенька, где можно было купить горячие булочки, французские хлебцы, свежую ветчину, сыр и горы фруктов.

— Так и просидела бы здесь всю жизнь! — мечтательно вздыхала Олимпия.

— А мне так скучно.

— Возьми машину и поезжай куда-нибудь развлечься.

— Ты же знаешь, что я не умею водить, — не без задней мысли ответила Лаки.

— Радость моя, — обратилась Олимпия к любовнику, — научи ее водить машину.

Уоррис так и подпрыгнул. Проведя три дня в обществе Олимпии, он наконец узнал, что она — одна из самых богатых невест в мире. Станислопулос — звучит почти как Онассис. К тому же — горячая девчонка! После того, как ему удалось преодолеть ее первоначальное отвращению к траханью, она вошла во вкус, буквально пристрастилась к этому занятию. Он научил ее всему, что знал, и она изощрялась на все лады. Конечно, мешала подруга. Он сразу невзлюбил ее — и она его. Научить Лаки водить машину — верный способ от нее избавиться.

Лаки потребовалось полчаса, чтобы освоить технику вождения. Она с неподражаемой уверенностью в себе подбросила Уорриса до виллы, а сама отправилась кататься. Исключительно приятное занятие! Дает ощущение своего могущества. Лаки сгоняла в Сан-Ремо. Припарковала машину, пошлялась по городу и извилистой горной дорогой вернулась на виллу. В полночь. С массой новых впечатлений!

Олимпия с Уоррисом упоенно танцевали под радио румбу. На Олимпии были плавки и туфли на высоченных каблуках. Уоррис танцевал в рубашке и слаксах. Пышные груди Олимпии танцевали сами по себе. Полный кайф! Как раз перед этим Уоррис наполнил последнюю сигарету «Золотом Акапулько».

— Ага, вернулась, — гоготнула Олимпия. — А мы как раз собирались навести марафет и махнуть в город, в казино. Составишь компанию?

— Спрашиваешь!

— Тогда пошли одеваться. Наверняка у старухи найдутся какие-нибудь шмотки!

Пиппа Санчес кипела от злости. Что Уоррис Чартерс сбежал — это ладно. Но вместе с ним улетучились шесть ксерокопий ее драгоценного сценария. Яйца оторвать за такие фокусы!

Пиппа решила, что не уедет до тех пор, пока не найдет этого прохвоста. Прячется, гад — решил в одиночку владеть ее сокровищем! Подонок! Все они подонки! Давно пора было усвоить.

И как она не унюхала запах предательства? «Твой нос должен быть устроен таким образом, чтобы заранее чуять беду», — учил Бой. Как же она так оплошала?

Пиппа надела самое облегающее, самое сексуальное платье ярко-красного цвета и отправилась развлекаться с ювелиром из Боливии, с которым только что свела знакомство. Если он в самом деле так богат, как говорит, возможно, он согласится финансировать ее картину?

Облачившись в шмотье тетки Олимпии, веселая компания махнула в Канн. За рулем «мерседеса» сидел Уоррис.

— Мне нужно забежать переодеться, — сказал он. — Высажу вас возле «Голубого бара», а через десять минут и сам приеду.

Олимпия надулась.

— Почему мы не можем пойти с тобой?

— Потому что. — Еще не хватало, чтобы они увидели, в какой дыре он обитает! Кроме того, ему нужно осмотреться и забрать свои два чемодана от Гаччи. Сунуть их в багажник. Тебе здорово подфартило, Уоррис, — пользуйся ситуацией!

— Ладно, — мрачно согласилась Олимпия. — Но если за это время мне понравится другой, не жди, что я буду хранить верность.

— Десять минут! Присмотри за ней, Лаки!

Та тонко улыбнулась. Ага — жди! Да она вцепится в первого попавшегося красавчика и лично уложит Олимпию к нему в постель — лишь бы избавиться от этого альфонса, которого она чем дальше, тем больше ненавидела.

Он усадил их за столик, заказал выпивку и смылся.

— Эй! — воскликнула Лаки. — Видишь вон того парня? Он с тебя глаз не сводит!

Олимпия приосанилась и выпятила грудь.

— Где?

Джино, 1966

Джино лежал на королевской кровати в своей спальне в «Мираже» и наблюдал за одевающейся девушкой. Худышка. Ноги — как спички, костлявые плечики, осиная талия. Он сам не понимал, почему подцепил ее. Совсем не его тип женщин.

Она повернулась к нему лицом, поправляя бретельки платья.

— Это было чудесно. Мы еще увидимся?

Джино вспомнил, наконец, что именно привлекло его внимание. Некий промельк в глазах. Мимолетное выражение грусти и непорочности. Конечно, о непорочности не может быть и речи. Так и набросилась на него — всего обслюнявила.