Хеди Уилфер - Под музыку дождя

– Джерри, опомнись! Что ты говоришь?!

Она была в шоке от его обвинений, ее сердце бешено билось в глухой, беспомощной ярости, а голос превратился в едва слышный шепот.

– Не строй из себя невинную овечку! – безжалостно бросил он ей и вскочил с дивана. – Ты использовала меня и Стива одновременно! Разве не так? Ты сначала использовала его для зачатия, а когда забеременела, прибежала ко мне и стала спать со мной. И вот сегодня ты объявляешь мне, что оказалась в интересном положении, делаешь недвусмысленный намек на то, что ребенок мой, и надеешься, что я женюсь на тебе или, по крайней мере, буду субсидировать тебя до конца твоих дней.

– Джерри, Джерри… Как у тебя поворачивается язык говорить такие ужасные вещи? – В ее огромных глазах стояли ужас и отчаяние.

– Потому что эти вещи – сущая правда! – Его слова хлестанули ее, как удар плети.

– Ты глубоко ошибаешься. Как ты мог подумать обо мне такое? С тех пор, как мы вернулись в Штаты, я даже не видела Стива! Я только поговорила с ним по телефону, отказала ему и попрощалась. Как и обещала тебе.

– А откуда мне знать об этом? Мы не бываем вместе круглые сутки. Ты настаивала, чтобы три дня в неделю твоим ночлегом была твоя квартира! Теперь я понимаю почему!

– Я просто не хотела…

Не хотела быть навязчивой, думала она, едва сдерживая слезы, не хотела, чтобы у него появилось ощущение, будто она гоняется за ним, преследует его, потому что при появлении такого ощущения его влечение к ней начало бы угасать, а вскоре она бы и вовсе надоела ему. В глубине ее души всегда горел маленький огонек надежды, что когда-нибудь он, может быть, все-таки проникнется к ней любовью. Но его отношение к ее беременности, его жестокие, страшные слова, выплеснутая им ненависть раздавили, растоптали этот огонек, превратили ее надежду в горстку пепла. Он смотрел сейчас на нее, как на чужую женщину. Хуже. На женщину, которую он презирал.

– Но даже если тебе не удалось вовлечь в это дело своего бывшего любовника и вы не действовали сообща, ты и одна могла спокойно осуществить свой коварный замысел, не так ли? – продолжала она выслушивать его чудовищные оскорбления в свой адрес. – Я был твоим паспортом, позволявшим тебе проникнуть в высшее общество, и ты решила завладеть этим паспортом. Каким бы ни было твое мнение на этот счет, мне ясно одно: ты приняла меня за дурачка. Но позволь мне проинформировать тебя: еще никто и никогда не принимал меня за дурачка!

– Я никогда не считала тебя…

– Да, не считала. Зато ты переоценивала свое влияние на меня.

На ее ресницах заблестели слезы, и она опустила голову.

Надо же, такая убедительная картина невинности, со злостью подумал Джерри и отошел к окну. Несколько секунд он смотрел на залитый огнями город, потом повернулся к ней, метнул в ее сторону мрачный, неприязненный взгляд и спросил:

– Неужели ты думала, что если я руководствуюсь в своей жизни принципами чести и порядочности, то готов выплачивать тебе деньги на ребенка, которого ты зачала от другого мужчины?

– Но почему ты так уверен, что ребенок, которым я беременна, не твой? – воскликнула Аделин и, словно защищаясь, прикрыла руками свой еще плоский живот, в котором начала развиваться новая жизнь.

Джерри проигнорировал вопрос. Его черные глаза, как два антрацитовых уголька, жгли, буравили ее насквозь.

– Или, может быть, ты вообразила, что чувства, которые я испытываю к тебе, можно назвать любовью?

Как только он произнес эти слова, его мозг пронзила ослепительная молния внезапного открытия: в одно мгновение он вдруг осознал, бесповоротно понял, что любит эту женщину. Да, любит. Она не просто подходила ему как идеальный сексуальный партнер, не просто была интересной собеседницей и очаровывала не только улыбкой. Только сейчас он понял, что она очаровывала и влекла его чем-то гораздо более значимым и глубоким.

Но после бездоказательных обвинений, со злостью выплеснутых им в адрес Аделин, в нем уже взыграл дух неукротимого упрямства и противоречия, и он, отвечая на свой же вопрос, сказал:

– Если ты действительно вообразила, что это так, то ты ошиблась. Я никогда не любил тебя! – Он произнес эти слова против своей воли и желания, вопреки истинным чувствам, которые питал к ней. – Да, у нас была хорошая совместимость в постели. Наш секс устраивал меня и даже очень. Что же касается любви, то… э-э… любовь и похоть – это две разные вещи, их разделяет зияющая пропасть. Разве не так?

– Да, так, – равнодушно согласилась с ним Аделин и добавила: – Что ж, поскольку я сказала тебе то, что хотела сказать, для меня нет смысла задерживаться здесь дольше.

Она встала и осмотрелась вокруг, стараясь вспомнить, куда положила свою сумочку. Джерри продолжал неподвижно стоять у окна. Скорее всего, она поедет отсюда прямо к Стиву, подумал он. Одиночество ей не грозит. Пусть катится ко всем чертям!

– Я… Когда мне лучше освободить и привести в порядок свой рабочий стол?

– В любое время. Хоть сейчас, – не поворачивая головы, ответил он.

– Хорошо.

Он последовал за ней в приемную и, остановившись у двери, стал смотреть, как она вынимает из выдвижного ящика немногочисленные предметы личного пользования. Когда стол был приведен в порядок, она подошла к двери и спросила:

– Как мне быть с моими вещами, которые остались в твоей квартире?

– Я вышлю их тебе.

– А как насчет остатков моей зарплаты? Я спрашиваю об этом, потому что мне понадобится каждый цент для содержания твоего ребенка, когда он родится. Я понимаю, что тебе не хочется связываться с отцовством, но можешь ни секунды не сомневаться, что будущий мальчик или девочка – это твой плод, а не чей-то еще. – Она говорила спокойно и серьезно. – Ты можешь придумывать любые причины для оправдания своего поведения, но ты лжешь самому себе, Джерри. Я никогда не предполагала, что ты можешь быть трусом, но, увы, это так. Ты смертельно испугался ответственности и обязанностей, связанных с появлением на свет твоего будущего ребенка.

Они молча смотрели друг на друга через неизмеримую пропасть, разделившую их.

Несколько мгновений спустя Джерри первым нарушил молчание.

– Я попрошу нашу бухгалтерию сделать полный расчет и перевести на твой домашний адрес всю причитающуюся тебе сумму, – язвительным тоном сказал он. – Всю до последнего цента. А теперь… прощай, Аделин.

Она повернулась и вышла из приемной, очень тихо прикрыв за собой дверь.

Ей казалось, что она с трудом вырвалась из цепких объятий какого-то кошмарного сна. Потому что то, что случилось, не могло произойти в реальности. В это нельзя было поверить. Неужели он, в самом деле только что бросал ей в лицо все эти упреки и обвинения? Обвинения в самых гнусных манипуляциях, на какие только способен пойти человек. Джерри, ее любимый и единственный мужчина. Отец ее будущего малыша. Нет, этого не могло быть. Это даже не вызывало больше никаких эмоций. Она словно вся онемела.