В разводе. Ты нас недостоин - Элль Ива

как-то странно и непривычно. За всё это время, будучи одной, я так отвыкла от того, что рядом, кроме детей и мамы, кто-то ещё есть в моей жизни.

Мужчина присутствовал рядом целый день. Он работал за своим ноутбуком, периодически отвлекаясь, чтобы поиграться с детьми, помочь мне приготовить ужин, или пообщаться с рабочими, пока те что-то чинили. Я слушала его голос, чувствовала на себе его взгляд, наблюдала за тем, как он общается с тройняшками… и как будто привыкала к нему заново.

Вечером мы укладывали малышей вместе. Не знаю почему, но я безумно волновалась в этот момент, наблюдая за мужчиной – его движениями, реакциями, эмоциями, которые он не мог скрыть, даже не пытался. Натан бережно, трепетно укладывал детей в кроватки, укрывал их мягкими одеялками, подтыкая с боков, гладил их по волосам, рассказывал им сказку низким тихим голосом, от которого даже меня клонило в сон.

У него получилось усыпить их даже лучше, чем у меня или у няни. Я стояла с ним рядом, как дополнение, и сердце билось часто и гулко.

Затем Натан поцеловал меня в макушку и отправился прочь из детской.

– Ты куда? – вырвалось у меня, когда он почти вышел в двери.

Мужчина обернулся, удивлённо моргнул:

– На диван, ну… или в гостевую спальню, – кивнул головой в сторону гостевой.

То есть как будто само собой разумеющееся, что он не претендует спать со мной в одной постели. Я покраснела, как школьница, благо в детской царил полумрак, и мужчина не заметил моих пунцовых щёк.

– Спокойной ночи, – сказала я ему.

Мужчина ушёл, и я нервно выдохнула: по крайней мере, на том, чтобы спать вместе, он настаивать не спешит.

Я вернулась в свою спальню и увидела договор – тот самый, он так с тех пор и лежал на кровати, на покрывале. Я подошла к нему, взяла в руки толстую папку и медленно, со вкусом и оттяжкой порвала его напополам.

Я уже засыпала, практически провалившись в сон, когда услышала мягкие шаги. Но не стала оборачиваться. Кому ещё можно было появиться в комнате, как ни Натану? Да, это был он. Мужчина остановился в дверях, прислушиваясь к моему дыханию, а потом подошёл мягко, как кот. Он опустился рядом со мной на кровать, поправил одеяло, лёг рядом, обнял, прижал к своей груди – и заснул.

Я, о чудо, через пару минут тоже провалилась в сон. Впервые за долгие месяцы – глубокий, спокойный и безмятежный. Как в детстве.

А утром, разумеется, он ушёл раньше – всё-таки работу никто не отменял. Я проснулась одна, с лёгким сожалением чувствуя аромат мужского парфюма, витающий в воздухе. Потянулась, закусив губу, с умилением слушая утренние приветствия моих малышей из детской.

А потом в складках одеяла пальцы наткнулись на что-то инородное. Я сжала ладонь и поднесла к глазам маленькую изящную коробочку винного цвета из бархата – и сердце пропустило удар. Не может быть. Он специально её здесь оставил… или выронил?

Тяжко выдохнув, я протёрла глаза и открыла коробочку. Красивое ажурное кольцо. С крупным камнем, переливавшимся гранями на гладком металле. Сглотнув, я закрыла коробочку и положила туда же, в складки: пускай лежит пока, пускай… как будто я ее и не видела.

Поднявшись, я пошла умываться – время кормить детей. И новый день не омрачился ничем, кроме звонка Марины Аркадьевны.

– Эвелина! – почти кричит она грозно. – Это ни в какие рамки! Веронику увезли в полицию! Да что она сделала такого, эта несчастная девочка?

– А я тут при чем? – удивляюсь. – И почему вы звоните мне, а не своему сыну?

Но, видимо, бывшая свекровь оказалась так напугана его недавним поведением, что решила выразить свои возмущения именно мне.

– Я могу повторить, но я уже говорила вам, – добавляю, – но вы не слышите меня. Так стоит ли объяснять снова?

– Вероничка хорошая девочка, не нужно лгать! Её родители милые люди, – нервничает Марина Аркадьевна. – Мы с ними так хорошо общались, мы были такими друзьями! Я им очень обязана! Они познакомили меня с отцом моих детей! Они давали мне денег, вывели в свет, сделали из меня, обычной деревенской девчонки ту, кто я есть! Я обещала им позаботиться об их дочери, ясно тебе? Я должна этой милой прелестной девочке!

– А о своих собственных детях вам заботы нет? – спрашиваю холодно.

– Они взрослые, состоявшиеся, у них всё в этой жизни есть! А Вероника совсем одна!

– Ошибаетесь. Её отец жив. Его видели в Европе с молодой девушкой.

Женщина осекается.

– Опять врёшь, опять ты всё врёшь, – ахает Марина Аркадьевна.

– Ну хватит уже судить по себе. Зачем вы вообще мне звоните? Как я могу вам помочь?

– Скажи Натану, чтобы он оставил её в покое! Это что такое?! Я обещала её родителям, что она будет замужем за ним! Что она будет жить счастливо, при деньгах, благополучно, с ребёнком! А получается, что я обманула! Получается, что наоборот, сделала только хуже!

– Видимо, так. Только при чём тут я, Марина Аркадьевна? – повторяю.

Я значительно устала от этой женщины – от её претензий, от её глупых предъяв, от её слов, от её возмущения, от её неуместных эмоций. Безумно устала. И жаль, что я слишком вежлива, чтобы просто послать её лесом. Меня воспитали уважать старших.

И тут я слышу, как раздаётся звук ключа. Шагаю в прихожую: заходит Натан, смотрит на меня, на трубку, которую я держу на некотором расстоянии от уха. Оттуда доносится возмущённый монолог Марины Аркадьевны – новая порция похвальбы для Веронички.

Натан, закатывая глаза, шагает ко мне, забирает трубку из моих пальцев, подносит к уху:

– Не звони сюда больше, – бросает низким командным голосом, от которого даже у бесчувственного человека мурашки поползут по спине. – Ты поняла? И не появляйся в нашей жизни до тех пор, пока я тебе этого не разрешу.

36

Марина Аркадьевна перестала звонить, впечатлившись приказом сына. Больше я не получала от неё никаких вестей и смогла в кои-то веки расслабиться. Эта неприятная женщина была мастер по воздействию на мои и без того раненные нервы. На несколько дней я про неё забыла, наслаждаясь спокойствием, своими детьми и привыкая к новой жизни.

Натан пока не заикался ни о чём – видимо, боялся меня