Развод. Цена искупления - Анна Гранина

голосе слышится усталость, которая копилась месяцами.

Максим задерживает взгляд на моем лице.

— Вик, ты не понимаешь, что делаешь.

— О, я-то понимаю, — твердо заявляю. — Я понимаю лучше, чем когда-либо.

Максим делает еще один шаг.

— Нет. — Он смотрит мне в глаза. — Ты злишься. Тебе нужно остыть, и мы обо всем поговорим.

За моей спиной раздается короткий смешок.

Рома.

Он не выдержал.

— Ты, значит, решил поучить маму, да? — голос звенит от напряжения. — Рассказать ей, что она ошибается? После того, что ты сделал?!

Максим переводит на него взгляд.

— Это не твое дело, Рома.

— Не мое?! — Рома делает шаг вперед, сжимая кулаки. — Ты разрушил нашу семью, ты трахнул мою невесту, и теперь ты пришел сюда читать лекции?!

Максим молчит.

Но я вижу, как его взгляд темнеет.

— Уходи, — холодно говорит Рома.

Максим стоит, не двигаясь.

— Ты не понимаешь, Рома.

— Понимаю! — сын делает резкий шаг вперед, ярость рвется из него, как огонь. — Ты мне больше не отец! Ты не имеешь права здесь быть!

Максим медленно моргает.

— Я не спрашивал твоего разрешения.

Рома заносит кулак.

Я не успеваю его остановить.

Но Максим ловит его.

Просто останавливает, сжимает пальцы — крепко, болезненно.

Рома замирает.

— Слабый удар, — негромко замечает Максим. — Учился бы лучше.

Рома пытается выдернуть руку, но не может.

Максим склоняется ближе.

— Не лезь в то, чего не понимаешь, Рома.

— Я понимаю всё! — почти рычит сын.

Максим грубо разжимает его пальцы и отталкивает.

— Ты — ребенок, — голос его становится резче. — А я решаю вопросы с твоей матерью.

— Твоей бывшей женой!

Я толкаю Максима в грудь.

Он не двигается.

Его глаза стальные.

— Мы не закончили, Вик.

Я смотрю в его глаза.

— Для меня — давно закончили.

Дверь захлопывается.

Секунда тишины.

Громкий удар кулаком по дереву.

— Ты поняла, Птичка?! — голос Максима звучит жестко, грубо, как рык.

Я сжимаю кулаки.

— Не Птичка. И не твоя.

Слышу, как он задерживает дыхание.

А потом — тяжелые шаги.

Он уходит.

Я оседаю спиной на дверь.

Руки дрожат.

Рома стоит рядом, его пальцы все еще сжаты в кулаки.

— Он не отступит, мам.

Я поднимаю на него взгляд.

— Я знаю.

Мы смотрим друг на друга.

И я знаю, что это только начало.

Максим не остановится. Он никогда не останавливается.

Он будет бороться, пока не получит то, что хочет.

Или пока не разрушит всё вокруг.

— Что будем делать? — голос Ромы дрожит от гнева и боли.

Я закрываю глаза, пытаясь собраться.

— Будем жить.

— Как?

— Не знаю. — Я открываю глаза и смотрю на сына. — Но мы справимся. Вместе.

Мы оба знаем, что Максим вернется.

Вопрос только в одном:

С чем?

В напряжении проходит еще пару дней.

Два дня, которые пролетели как один долгий, мучительный сон. Я пыталась отвлечься, занять себя чем-то, но мысли о Максиме, о том, что произошло, не отпускали. Они висели надо мной, как тяжелый туман, мешая дышать.

Сегодня я приехала в ателье. Работа. Она всегда была моим спасением, моим убежищем. Здесь я могла забыть обо всем, погрузиться в мир тканей, выкроек, заказов. Здесь я была не Викой, которая сломалась, а Викторией Волковой, владелицей успешного ателье, которая знает, как превратить кусок ткани в произведение искусства.

Но сегодня даже работа не приносила облегчения.

На столе передо мной гора дел: неоконченные заказы, счета, эскизы, которые нужно утвердить. Я знаю, что должна заняться этим. Должна. Но каждая бумажка, каждый заказ напоминают мне о том, что жизнь идет дальше, даже если я к этому не готова.

Я беру в руки эскиз вечернего платья, которое нужно срочно сдать через неделю. Ткань уже лежит на столе — шелк, нежный, как облако. Я провожу пальцами по его поверхности, пытаясь сосредоточиться.

— Вика, — раздается голос моей помощницы, Лены. — Клиентка по платью на примерку приедет через час.

Я киваю, не отрываясь от эскиза.

— Хорошо. Я успею.

Лена смотрит на меня с беспокойством, но ничего не говорит. Она знает, что лучше не лезть.

Я беру ножницы и начинаю кроить ткань. Движения привычные, почти механические. Раз, два, три. Шелк поддается легко, как будто сам знает, куда ложиться.

И тут телефон в кармане вибрирует.

Я замираю.

Не сейчас.

Но телефон не умолкает. Вибрация продолжается, настойчивая, как будто кто-то стучится в дверь моего сознания.

Я вытаскиваю его и смотрю на экран.

Максим.

Сообщение.

Я не хочу читать. Не хочу знать, что он пишет. Но пальцы сами нажимают на экран.

"Вик, нам нужно поговорить. Это важно."

Я сжимаю телефон в руке, чувствуя, как внутри все сжимается.

— Вика? — Лена снова зовет меня, но я не могу ответить.

Мой взгляд прикован к экрану.

"Ты не можешь просто взять и вычеркнуть меня из своей жизни. Мы не закончили."

Я чувствую, как гнев поднимается где-то глубоко внутри.

— Вика, ты в порядке? — Наташа подходит ближе, но я отмахиваюсь.

— Да, все нормально.

Я набираю ответ, пальцы дрожат.

"Мы закончили, Макс. Ты сам это сделал."

Отправляю и сразу же выключаю телефон.

Не хочу больше видеть его сообщений. Не хочу слышать его голос.

Я кладу телефон на стол и возвращаюсь к работе. Шелк, ножницы, нитки. Вот что важно сейчас. Вот что реально.

Но внутри все еще бушует буря.

Я беру иголку и начинаю сшивать детали платья. Каждый стежок — это шаг вперед. Каждый стежок — это попытка забыть.

— Вика, вип клиентка приехала, — снова зовет помощница.

Я киваю, откладывая работу.

— Иду.

Я смотрю на себя в зеркало. Вижу бледное лицо, темные круги под глазами. Но это не важно. Сейчас я должна быть профессионалом. Должна улыбаться, говорить, делать вид, что все в порядке.

Я выхожу в зал, где уже ждет клиентка.

Спустя час я заканчиваю работу и захватив кофе в кабинете, иду на выход. Но успеваю