Триумф в школе Прескотт - Кейтлин Морган Стунич

отстраняя ее лицо, когда она попыталась поцеловать меня. — Отдать…, — я соединил наши губы, но лишь настолько, чтобы сгореть. В этом поцелуе не было облегчения. Он лишь вывел наше отчаянное желание друг друга на опасный уровень. — То была любви печать, — еще одна сладкая агония касания губ. Я дрожал. — Любви печать.

Я снова поцеловал ее, позволяя языку погрузиться глубже, мои пальцы сжали ее подбородок. Он издала звук между удовольствием и болью. Я целовал ее, как надо, но удерживал слишком крепко. И, кажется, я не мог заставить себя остановиться.

Спустя мгновение я отстранился и сразу же отпустил ее так грубо, что она издала крик. Я вышел из ванны и встал на коврик, с меня повсюду капала вода. Слишком тонко, Оскар. Она не может читать твои мысли, помнишь? Будь гребанным мужчиной и выскажи все, чтобы она знала, чтобы она всегда понимала правду, стоящую за всем, что ты делаешь.

— Все, что я хотел сказать, Бернадетт, — начал я, и я знаю, что если буду слишком долго колебаться, то не смогу сдержать себя. «Банда грандиозных убийств» избила мою пару до потери ребенка. Моя челюсть стиснулась, а руки сжались в кулаки, ногтями впиваясь кровавыми полумесяцами в ладонь. — Что я влюблен в тебя, — я замолчал, обнаружив, что я внезапно перестал дышать. Мне потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, как это делается, и я испустил долгий, глубокий выдох. — Так отчаянно.

Я вышел в коридор и захлопнул за собой дверь ванной.



9. Бернадетт Блэкберд

В итоге я сидела на кровати Аарона с горячей водой, прижатой к моему животу, а мои руки дрожали, пока я просматривала фотографии, которые мальчики сохранили для меня. Мои глаза были настолько влажными, что я могла бы излечить засуху, прогнать суровые пески и приветствовать свежую зелень на земле.

— Пенелопа, — прошептала я, пальцы держали фотографию меня, Пен, Пэм и нашего отца.

Самое странное в этой фотографии то, что мы все улыбались, даже Пэм. Когда она начала ненавидеть нас? Не похоже, что она ненавидела раньше, но, может, дело было в деньгах, которые делали ее счастливой и сглаживали ее острые углы.

Я встала, сжав в руках бутылку горячей воды, и простонала. Сегодня на мне были мои трусики, моя футболка. Я просто хотела на минуту надеть свои собственные вещи. Я просто хотела на две минуты побыть одной. «Я влюблен в тебя. Так отчаянно».

Почему Оскар сказал, что любит меня в таком стиле, что был очень похож на слово «прощай»? Потому что это было все, что я услышала, когда он произнес это: я люблю тебя так сильно, но прощай. Он переживал за нас, из-за «Банды грандиозных убийств», из-за VGTF, из-за мира. Он, казалось, не был настолько уверенным во всем, как обычно.

Раньше я думала, что Хавок были неприкосновенны, но теперь, оказавшись изнутри, я поняла.

Мы все — как сказал бы Оскар — отчаянно человечны.

Но именно те нечеловечные части нас, все те самые уродливые, самые ужасные, самые кровавые части нас в конце конов станут нашим спасением.

Я опустилась на колени рядом с коробкой Пенелопы и начала яростно рыскать в ней, достав старое задание по математике, эссе — из всех тем — про Шекспира (а именно про то, что этот ублюдок, скорее всего, был плагиатором Джорджа Норта), пока не нашла стопку бумаг с напечатанными, тоненькими линиями на бумаге. Я узнала эти страницы, которые принадлежали ее дневнику.

И это были те вырванные страницы. Большинство из них едва ли были больше, чем несерьезные мысли. «Сегодня я увидела самые милые туфли». Мое горло сжалось. «Сегодня я увидела самую красивую девушку». Мое сердце так бешено забилось, что у меня закружилась голова и уселась на задницу. Мои ноги в носках скрежетали по ковру, когда я наклонилась вперед и положила страницы между ног, чтобы опустить между ними голову и избавиться от головокружения.

Позади меня, на тумбочке стояла пустая тарелка, в которой был говяжий бульон. Аарон принес его мне. Сегодня меня баловали. Технически, я должна была собирать вещи для безопасного дома, но вашей девочке нужна сигарета и время наедине.

Признание в любви от Оскара Монтока нельзя воспринимать легкомысленно.

— Пен нравились девочки, — сказала я, переворачивая страницу и обнаружив тираду про мистера Дарквуда, из-за которой я улыбнулась.

А затем нахмурилась. Я понятия не имела, жив ли он еще. Надеюсь, что да. Вообще-то, если бы я была хоть сколько-нибудь верующей женщиной, то молилась бы на это. Я снова перевернула страницы. Эта была списком желаний. Я едва ли могла смотреть на него.

Было ли что-то более депрессивное, чем нереализованный потенциал? И именно поэтому я ненавидела насильников. Именно поэтому ненавидела убийц (хоть, полагаю, теперь была одной из них). Как вы посмели развращать прекрасные души и вести себя так, будто этому есть какое-то оправдание.

На обратной стороне списка желаний была пустой, что заставило меня задуматься, нет ли еще одной страницы, приклеенной к ней. Сомневаюсь, что кто-то бы заметил, но Пенелопа всегда писала на обеих сторонах тетради. Я редко видела страницу, чтобы сзади не было что-то нацарапано: будь то список, заметка, рисунок солнца, или сердечка, или луны с лицом.

Я разъединила страницы и нашла то, что, дума, Сара Янг очень бы хотела оставить у себя.

«Самое худшее то, как она разговаривает со мной, когда рядом никого нет. Она сказала, что я разрушила ее жизнь. Сказала, что я украла ее молодость. Она говорила мне такие вещи, которые матери обычно никогда бы не прошептали своим дочерям в темноте.

Она хотела моей смерти.

Хотела, чтобы меня не стало.

Она сказала, что я увела ее мужчину.