Александра Матвеева - Селеста, бедная Селеста...

Таня молча встает, с непроницаемым выражением лица направляется в кухонный отсек. Около меня останавливается и смотрит, явно намекая на мое участие. Я спокойно игнорирую ее взгляд и остаюсь сидеть на месте. Таня поджимает губки, а Гришаня задумчиво шевелит губами, глядя на нас.

Петров появляется в комнате один. Куда он дел Лешку? Мы все смотрим на него. Мария Алексеевна испуганно, Таня хмуро-вопросительно, мы с Гришаней без выражения.

Петров, не снисходя до объяснений, кивает мне головой и придерживает дверь. Я встаю и выхожу из комнаты. Последнее, что улавливаю боковым зрением, взгляды, которыми обмениваются женщины. Что-то они мне не нравятся.

Петров уверенно шагал в направлении кабинета. Мамочка моя, что они теперь-то придумали? Будут допрашивать меня в комнате, где произошло убийство? Перед глазами встал растиражированный в миллионах фильмов кадр: обведенный мелом контур лежащего на полу человека. А я не пойду. Не пойду, и все. Встану вот здесь, в углу, и буду стоять. Что они могут со мной сделать? Не потащат же силой. А вдруг?

Я шла, еле переставляя ноги, и тупо смотрела в затылок Петрову. Затылок узкий, светло-русый, со свежестриженной скобочкой. А на макушке пучочек коротких волосков. Очень трогательный опер. Вот только куда эта очаровашечка меня ведет и где Лешка? Свидания на фоне мелового контура мне точно не выдержать. Почему я безропотно тащусь, словно бык на заклание?

Мы не дошли до кабинета. Повернули к лестнице и все так же гуськом чинно поднялись на второй этаж. Рядом с Таниной комнатой приоткрытая дверь. Петров остановился около и пропустил меня вперед.

Так вот место, где рождаются нетленки. Стол с компьютером, еще стол с пачкой бумаги в надорванной упаковке, столик с портативной пишущей машинкой, диктофон, три совершенно разных кресла, стулья. Устойчивый запах табака. И никого. О Боже! По спине струйка холодного пота. Оказывается, я рассчитывала увидеть Лешку. Где он?

— Где он?

— Кто?

Я молча ждала ответа, не желая участвовать в глупых играх. Петров сдался:

— Истомин в ванной.

Мгновенно представляю себе избитого в кровь, изувеченного Лешку, из которого выбивали признание в убийстве. В ушах зазвенело, в глазах потемнело. Пришла пора упасть в обморок.

Я сидела в кресле. Петров стоял напротив и брызгал мне в лицо водой изо рта. Проще говоря, плевался. Я сидела вся оплеванная, вода стекала по моему лицу за ворот свитера и дальше по груди. Это меня не волновало. Меня волновал только Лешка. Мне необходимо было его видеть, и я сделала попытку подняться. Петров замахал свободной от стакана рукой:

— Сиди, сиди. — И расстроенно добавил, переходя на ты: — Думаешь, мы его избили, чтоб признался, а теперь кровь смываем? Пописать пошел твой… А кстати, кем он тебе приходится?

— Приятелем.

— Что это значит? — прищурился Петров.

— Учимся в одной группе. Уже пять лет. Входим в одну тусовку.

— Ясно. А здесь ты как оказалась?

— Лешка позвал. У меня речной круиз сорвался, я ребятам пожаловалась, Лешка говорит — поедем, я и поехала, — сказала я чистую правду.

— Так запросто? — удивился Петров и оглянулся, как оказалось, в поисках подходящего стула. Нашел и сел напротив меня, держа стакан в руке.

— А чего? У него шнурки в хате, чего бояться?

— Шнурки?

— Шнурки, зануды, предки… Родители. Ты чего, сленга не сечешь?

— Давай говорить, словно не секу, — предложил озадаченный Петров.

— Давай, — с облегчением согласилась я, потому как ни в каком сленге не секу точно. Мое окружение — читай «тусовка» — предпочитает общаться на хорошем русском, с добавлением некоторого количества иностранных слов.

— Ты родителей Истомина раньше знала?

— Нет. Здесь познакомились.

— Как они тебя встретили?

— Скорее хорошо. Мама поначалу насторожилась. Ну, сам понимаешь…

Он кивнул.

Мы сидели и сидели. Петров задавал все новые вопросы, в какой-то момент они начали повторяться, потом мне показалось, что его не интересуют мои ответы. Время между тем шло, и я все больше волновалась из-за отсутствия Лешки и все чаще косилась на дверь. Петров постоянно перехватывал мой взгляд и в конце концов не выдержал:

— Лешка сказал, что ты его невеста…

Он впервые сказал «Лешка», до этого говорил «Истомин», я насторожилась, отметив это приглашение к более доверительным отношениям. Пожала плечами:

— Не знаю почему. Мы просто друзья.

— Да? — не поверил Петров. — О друзьях так не волнуются.

Что-то такое было в его глазах, что мне вдруг захотелось рассказать ему все о себе. Порыв прошел мгновенно, и мне показалось, что Петров это уловил и расстроился. Он так хорошо смотрел на меня. Если бы мы встретились при других обстоятельствах, он бы мог стать моим другом. А может, и не другом. Ведь я теперь совсем свободна. Открыта для контрактов, как говорит Катька. И Лешка свободен. Я чуть не плакала:

— Лешка самый лучший, и я люблю его, но я не невеста и никогда не буду.

Петров согласно моргнул и ничего больше не спросил. Мы молчали довольно долго, а потом снова заговорили. Петров спрашивал меня об институте, о маме, о планах на будущее, рассказал мне о себе, сказал, что его зовут Андрей.

Мы долго сидели, я уже давно сообразила, что Петров держит меня в этой комнате в каких-то своих целях, но мне нравилось разговаривать с ним, и становилось немного легче.

В дверь поскреблись, Петров встал и, подойдя к двери, высунулся в коридор. Быстро вернувшись ко мне, он снова сел напротив и серьезно спросил:

— Аль, а из-за чего не ладят здешние дамы?

— Соперничают.

— В чем?

— Во всем.

Петров пропустил меня и вошел следом. За столом семейно сидели все обитатели дома. Гришаня оперся локтем на стол в непосредственной близости от Тани и, картинно отставив мизинец, пил чай, не сводя с девушки томного взгляда. Мария Алексеевна и Лешка сидели рядом и перед ними тоже стояли наполненные чашки. Лешка вскинул на меня глаза и тут же опустил. Я не поняла выражения черных измученных глаз, но на всякий случай расстроилась.

Таня с облегчением встала и налила еще две чашки чая. Бедняжку совершенно доконало пристальное внимание Гришани, и она впервые на моей памяти охотно выполняла обязанности хозяйки.

Менты ели и пили, подозреваемые в основном просто сидели, уставившись в нетронутые чашки. Я сделала несколько глотков, не почувствовала вкуса и отставила чашку. Петров и Гришаня попереглядывались, погримасничали, подвигали кистями рук и плечами и обо всем договорились.

Инициативу на себя взял Петров. Это потому, что он старший лейтенант, а Гришаня, наверное, не старший, догадалась я. И, как выяснилось позднее, догадалась правильно: Гришаня оказался капитаном, а то, что я принимала за ласковое прозвище, его фамилией. Капитан милиции Гришаня Николай Сергеевич.