Лариса Кондрашова - Замуж - не напасть

— А он к нам заглянул и спрашивает: откуда такие красивые цветы? Считаешь, он такой забывчивый?

— Нет, память у него хорошая. Но не может же он при всех признаваться, что подарил букет своему референту. А вдруг Варвара узнает: неприятностей не оберешься.

— Варвара — она такая! — соглашается Ирина, а Лада вдруг прыскает. — Ты чего это?

Голос главбуха строгий, но Лада тотчас делает постное лицо и равнодушно машет рукой.

— Ерунда, анекдот вспомнила.

— Расскажи, мы тоже хотим посмеяться! — вроде бы настаивает Ирина.

— Не буду. Он с такой бородой, что даже позеленел от старости. Давайте лучше я Евгении Андреевне вкратце расскажу про них, здесь сидящих. Как говорится, ху из ху?

— Сама узнает со временем, — не соглашается Ирина, которую интересуют более насущные вопросы. — Как ты думаешь, букеты ещё будут?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, будут. У тебя же не на все цветы аллергия?

— Не на все. Я бы могла ими торговать, но в рабочее время не получится, а после работы мне жених не позволит.

— Так у тебя и вправду есть жених?

— А ты считаешь, я — безнадежная фантазерка? Есть. Сегодня вечером могу познакомить.

— Пока не надо, — она некоторое время молча ест, а потом, помедлив, сообщает. — У меня тоже был жених, но есть такие люди, которые живут по принципу: и сам не гам, и другому не дам!

— Обычная мораль собственника, чему тут удивляться? — пожимает плечами Евгения. — Причем, собственника, в своей собственности не сомневающегося.

— Я тебе говорила, — роняет Лада.

— У каждого свой крест, — тихо говорит Ирина.

"Ты посмотри, воплощенная жертва и обреченность! — с раздражением думает Евгения. — Нашла себе страдание и носится с ним, как курица с яйцом! Видно, у человека нет других проблем!"

Все это, наверное, написано на лице Евгении, потому что Ирина вдруг взрывается.

— Что ты можешь знать?! — она хлопает ладонью по столу, что солонка подпрыгивает и переворачивается. — Хорошо тут косорититься, да рассуждать, когда у тебя жених на "Вольво", а у меня двое детей, которых ещё вырастить надо! Кто меня с двумя — то замуж возьмет?

Она всхлипывает так судорожно, что похоже, нервы у неё на пределе.

— Захочешь — возьмут, — тихо говорит Евгения.

— Я сейчас приду, — закусив губу, роняет Ирина. — Извините!

— Знала бы ты, как он за нею увивался! — вздыхает Лада; они словно сговорились, не произносить имя спокойствия. — Цветы, конфеты, комплименты, откровенные домогательства. Когда ты позвонила насчет букета, мы сразу догадались: те же приемы, тот же набор. Он — какой-то садист. Казалось бы, добился, радуйся, но он тут же охладевает. У меня впечатление, будто он объелся женской верностью. Вот если бы Ирка крутила задом перед другими, наставляла ему рога… А такая у него и дома есть!

— И жена его знает?

— Что ты! Более незрячей женщины я не встречала! Она так уверенна в его порядочности и супружеской верности, что с удовольствием рассказывает об этом всякому, мало-мальски знакомому человеку. Может, это своеобразная защита? После такого у него повернется язык сказать, что она ошибается?.. Наверное, стяни она Эдика за ноги с кого-нибудь, тут же объяснит себе, что он просто так, погреться залез…

— А к тебе он случайно не приставал? — Евгения смотрит на Ладу как бы со стороны: внешне не броское, но очень милое лицо, чем больше на него смотришь, тем больше прелести находишь, а главная красота — волосы каштановые, густые, блестящие, будто с рекламы шампуня "Ультра ду".

— Чересчур ты любопытная! — смеется Лада. — Было дело, но я мужу пожаловалась. Он ничего мне не сказал, и, думаю, в тот же день с Эдичкой подрался, потому что с того дня будто бабка пошептала! Даже на улице встретит, сквозь меня смотрит, как и не видит.

— О чем речь? — возвращается к столику Ирина. Ни следа пронесшейся бури; лицо спокойное, умело подкрашенное.

— Я Жене про своего супруга рассказываю, — сразу находится Лада.

— Да, мужичок у неё справный, — улыбается Ирина, — ростом не больно высокий, но весь собранный, как напружиненный. Этот себя в обиду не даст, и жену никому обидеть не позволит.

"Если Эдуард Тихонович и дальше будет мне досаждать, я пожалуюсь Виталию, пусть с ним разберется!" — решает про себя Евгения.

После обеда рабочий день проходит спокойно, никто ей не докучает. Ровно в пять верный рыцарь Виталий свет Всеволодович подает "Вольво" к подъезду.

— Отпросилась? — первым делом спрашивает он.

— Отпросилась. Без проблем.

— Я же говорил!

— Вообще, Таля, две вещи в жизни я ненавижу больше всего: просить и быть обязанной.

— Этого никто не любит, — мудро замечает он. — Именно поэтому деловой народ принял такую форму отношений: ты — мне, я — тебе.

— Тогда понятно, почему шеф успокаивал меня. Говорил, что мое появление в фирме ему выгоднее даже больше, чем мне!

— Валик — умница. Он тоже в тебя влюблен?

— Тоже? А кто ещё влюблен?

— Присутствующих тебе мало?.. Давай-ка заедем куда-нибудь перекусить, а потом я отвезу тебя в один симпатичный магазинчик… И не смотри на меня так! Перефразируя твоего шефа, и я могу сказать, что твое появление в моей жизни для меня важнее, чем для тебя.

Наверное, он хочет, чтобы Евгения, сраженная его великодушием, запротестовала бы, что и для неё это важно, но она молчит.

Человек быстро привыкает к хорошему. У них с Аркадием не было машины, разве что друзья когда-нибудь подвезут на море или в горы, за грибами. У всех остальных — Ткаченко, Аристовых и Зубенко машины были, а вот Лопухин считал, что без неё меньше головных болей. И так во всем: этих самых "головных болей" он избегал, где только можно… Казалось, общественный транспорт станет средством передвижения для Евгении на всю оставшуюся жизнь. Но вот пересела она с автобуса на "Вольво" и никакого неудобства не ощущает!

Столько для неё вдруг открылось всяческих подобных моментов! Оказывается, в ужине в хорошем кафе тоже есть своя прелесть. И вовсе не все женщины носятся по вечерам от плиты к кухонному столу. Можно просто сидеть за двухместным столиком в уютном зале с приглушенной музыкой и не торопясь поглощать приготовленные другими калории. И уже не ты перед кем-то, а услужливый официант перед тобой.

Одно лишь мешает Евгении поглощать эти самые калории: взгляд Виталия. Он будто сделал стойку и ждет, не выскажет ли она какое-нибудь желание, чтобы тут же бежать и выполнять его.

Неужели она, Евгения, может внушить мужчине чувство такого вот обожания и преданности? Почему раньше за нею ничего подобного не замечалось? Перед нею не останавливались шикарные машины, её не предлагали подвезти незнакомые мужчины. Будь это в розовой юности, она могла бы подумать, что превращается в лебедя из гадкого утенка, но сейчас-то время, вроде, для подобных превращений ушло?!