Любовь не предлагать - Алекс Коваль

хоккея. Вау. Готова поспорить, что эта история будет передаваться в их семье из поколения в поколение, пока не обрастет мифами и легендами.

Бессонов запрокидывает голову и смеется. Я улыбаюсь. Взглядом залипая на точеном профиле этого невыносимого, такого странного, необычного, интересного во всех смыслах хоккеюги. Вы этого не слышали! Я этого не говорила! Но, проклятье, есть в этом верзиле что-то такое, от чего дыхание заходится и сердце частит.

Что это? Магия какая-то? Сила притяжения? Мощь тестостерона? Или гормональный сбой в моем теле? Хрен-его-знает. Но факт остается фактом – на этого говнюка приятно смотреть.

Это я и делаю, пока Арсений не замечает. Рассматриваю каждую впадинку, ямочку и заломчик на его пухлых губах. Они немного обветренные. Издержки профессии, когда приходится иметь дело с влажностью и холодом.

Густые и непослушные светлые брови разглядываю. И колючую, отдающую при свете разными оттенками рыжего, аккуратную щетину. Явно работа рук профессионального барбера. Этот засранец следит за собой лучше, чем половина женщин нашей страны!

А еще глаза у него классные. Глубокие. Голубые с черной каемочкой вокруг яркой радужки…

И сейчас эти глаза прожигают меня насквозь, а Бессонов уже давно не смеется. Обернулся и смотрит на мои губы, которые под его взглядом пересыхают. Я облизываю их.

Успеваю сделать всего один короткий вдох… как в следующее же мгновение мое лицо попадает в плен широких горячих ладоней парня. А губы утопают в сладком поцелуе, встречаясь с его губами. Податливо раскрываясь навстречу его языку.

Шоры падают. Связь с мозгом теряется. На коже взрываются тысячи мурашек. Пульс грохочет. В ушах серый шум и наши вздохи. Капкан захлопнулся. Ася была права. Рядом с этим парнем держать крепче трусы – это не прикол, а необходимость!

Я совершенно упускаю тот момент, когда оказываюсь уложена на лопатки. То есть придавлена спиной к диванным подушкам. Губы Бессонова уже неторопливо зацеловывают мое лицо. Покрывают поцелуями щеки и шею. Ладони мнут попу и задирают кофту, пробираясь к голой груди. Его пальцы сжимают сосок. Желание острой стрелой вонзается куда-то в низ живота. Я выгибаюсь дугой и постанываю, на самом краю сознания ловя печальную мысль: надо остановиться.

Сегодня никак…

С ним вообще никогда и никак быть не должно!

Но сегодня особенно…

И это, блин, печально!

– Арс, – упираюсь ладонями в мужскую грудь. – Арс, стой! Тормози.

– Что? На хрена? Ты же тоже этого хочешь!

– Физическое и психоэмоциональное состояние, помнишь? – скрипит мой голос, как ржавая телега. – Я не шутила. – Поджимаю губы, многозначительно поигрывая бровями. – Не тот день. Вернее, неделя, – уже непрозрачно намекаю.

До Бессонова наконец-то доходит.

– А-а… о-о… блин! Понял, – смешно растерявшись, сползает с меня Бессонов, чинно одергивая и поправляя мою толстовку. – Прости. Слегка помял.

– Все нормально.

Нет. Ни хрена нормального!

Я снова чуть это не сделала!

Мы. Мы чуть не сделали!

С беззвучным стоном закрываю глаза. Растираю ладонями лицо.

Дерьмо!

Что со мной происходит? Неужели у меня совершенно отсутствует сила воли? А уж про иммунитет к поползновениям этого соблазнительного засранца я вообще молчу!

Почему мое тело раз за разом рядом с ним меня предает? Просто все функции отрубаются, оставляя у руля похотливую самочку, которой надо только спариваться и спариваться!

Не понимаю.

Не хочу даже понимать!

Бессонов мне не подходит. Я не могу закрутить с ним роман. Да ему и не нужен роман! Ему нужен регулярный секс, а мне…

А мне?

– Ладно, э-э, давай посмотрим, что там из новых фильмов вышло, – вырывает из мыслей голос парня.

– В смысле? – Я удивленно распахиваю глаза, усаживаясь на задницу. – Секса не будет!

– Да я понял.

– И? Ты что, не поедешь домой?

– С какой стати? – хватается за пульт зверюга. – Я приехал смотреть кино и резаться в настолки. Так что давай, тащи «Скрабвуд», «Монополию», «Уно» или что там у тебя еще есть. А я пока найду нам фильм.

– А ты не офонарел, часом? – офигевши, спрашиваю я.

– О, узнаю свою Обезьянку, – ржет он.

Обезьянку?

Опять эта обезьянка?

Я его убью! Я покрошу его на сухари и скормлю уткам!

Хватаю маленькую подушку с декоративной наволочкой в виде морды жирафа и со всей силы начинаю колошматить по светловолосому улыбчивому наглецу.

– Эй, за что? – отбивается от ударов Бессонов.

– Я же тебе сказала, чтобы больше не смел называть меня Обезьянка!

– Остынь, Обезьянка.

– Это ты у меня сейчас остынешь, Бессонов!

Арс, хохоча, вскакивает с места. Я запрыгиваю на диван с ногами. Этот верзила отскакивает, да неудачно. Запинается о кофейный столик, что вырастает на его пути. Ругается. И пока его спортивные ноги пытаются обрулить препятствие, мои длинные и стройные замахиваются. Я со всей дури заряжаю размятой правой по упругой заднице негодяя. Получая в ответ удивленное «какого хрена» и грозное:

– Это война, Обезьянка!

Бессонов резко разворачивается, меняя траекторию движения.

Ай!

Я рву когти на другой конец дивана. Не успеваю. Взвизгиваю. Арс хватает меня за ноги и, как пещерный человек, несмотря на мои протесты и истошный лай Питти, перекидывает через плечо.

– Поставь меня на место, дубина хоккейная!

– Мы же уже выяснили, что в хоккее нет дубин, детка.

Пуховое потенциальное орудие убийства вылетает из моих рук. Я брыкаюсь и заряжаю пару раз кулаками по заднице Бессонова. На что в ответ получаю смачный шлепок ладонью по собственной ягодице. Шиплю, выпуская воздух сквозь сжатые зубы, болтаясь вниз головой, ничего не видя из-за слетевшей резинки и распустившихся волос, которые приходится сдувать с лица. Рычу:

– Куда ты, блин, меня несешь? – когда Бессонов перешагивает своими длинными ногами через столик, кажется, совершенно не чувствуя мои пятьдесят пять килограммов на своем плече.

– Остывать. Нам обоим не помешает.

– Ч-чего-о-о? Нет. Ты не сделаешь этого. Б-Бессонов! – вскрикиваю, когда парень дергает, отодвигая зеленую шторку с папоротником, и прямо в одежде перешагивает бортик, оказавшись в ванной. – Стой. Стой. Ты рехнулся! Арсений, мать твою, Б…

Поздно. Мерзавец выкручивает вентиль, и вылетевшая из моего рта его фамилия, интегрированная в общеизвестный мат, тонет в резко хлынувшем из душа потоке обжигающе холодной воды, моментально насквозь промочившей всю нашу одежду. Я визжу. Засранец ржет. А соседи наверняка уже вызывают ментов.

Забудьте!

Никаких сухариков для уток не будет!

Я расчленю его хоккейное тело на эксклюзивные сувениры и пущу с молотка! А все деньги отправлю в благотворительный фонд помощи пострадавшим от нарциссов, газлайтеров, абьюзеров и просто невыносимых самовлюбленных засранцев!

Глава 23

Марта

Уже неделю мне снятся кошмары. Но кошмары не того рода, где я, босая и в