Клетка для соловья (СИ) - Соболянская Елизавета

– Дрова прихвати, печь протопим, чтобы Клеточка не мерзла. Доктор говорит железа в крови маловато. Фрукты ест, на солнце гуляет, а все не то.

Антон молча нагреб, сколько в руках поместилось и пошел в дом. Сложил в дровницу, понаблюдал, как женщина привычно растапливает печь. И затоптался, не зная, куда себя деть.

– Иди умойся, – поняла его без слов Маргарита Александровна, – сейчас чаю выпьем и пойдем дрова складывать. Чтобы порядок во дворе был.

Они выпили обжигающего ароматного чая с домашним мармеладом:

– Клеточке врач соль и сахар запретил, а вот фрукты – можно, так я и научилась мармелад варить, – похвасталась счастливая бабушка.

Потом они сложили дрова, и едва успели войти в дом – подъехала машина. Галина помогла выйти бледной Клеточке, а навстречу уже спешили Маргарита Александровна и Горецкий:

– Все в порядке? Почему бледная такая? – встревожилась бабушка.

– Хорошо все, ба, – Секлетинья покачнулась, и Горецкий тотчас обнял, и бережно повел в дом. – Кровь брали, а мне что-то нехорошо стало. Устала, и поесть забыла…

– Тогда быстро за стол! – потребовала Маргарита Александровна.

После еды Клеточка прилегла на диванчик в общей комнате, прикрыла глаза, и словно бы задремала. Галина ушла к машине – помыть. Маргарита Александровна – в сад. Они остались в доме одни, и Антон наконец решился – присел рядом, взял в ладони узкую бледную ладошку:

– Клеточка, надо поговорить.

– Слушаю, – она не стала открывать глаза. Да, ее волновало его прикосновение. Хотелось тесно прижаться к мужчине, вдохнуть его запах, надышаться им до одури, прогнать страхи, но…

– Я виноват, что поверил. Иккон помог найти тех, кто тебя оговорил. Они… заплатили.

Клеточка пожала плечами. Ей от мести ни жарко, ни холодно. Она этим неизвестным оговорщикам зла не желала.

– Ты можешь вернуться. Отец и Арина буду рады. Женька очень подрос. Я… дом достроил.

Секлетинье пришлось открыть глаза, чтобы посмотреть на Горецкого, как на маленького мальчика ничего не понимающего во взрослой жизни:

– Антон, а зачем мне возвращаться? У папы и Арины своя жизнь. В гости съезжу когда-нибудь, но сейчас мне летать нельзя, а поездом долго. Да и учеба у меня. Дом твой… Ну так это твой дом. Рада, что ты его завершил. Живи.

– Секлетинья! – Горецкий начал сердиться, – а как же ребенок?

– А что ребенок? – Клеточка улыбнулась и погладила живот, – он скоро родится. Все необходимое у нас есть. Если не хватит – купим.

– И отца ему купишь? – вспылил Соловей.

Вот зря это он! Всю благость из девушки вымело в один миг.

– И отца куплю, если понадобиться! – довольно резко сказала она. – Ты вообще здесь при чем?

– Это мой ребенок! – набычился Горецкий в ответ.

– Дааа? – притворно-удивленно протянула Секлетинья, – а как же моя фальшивая невинность? Как же моя меркантильность? Бедного Антошеньку наглая девица захомутать хотела!

От каждого ее резкого слова Соловей вздрагивал и морщился.

– Да ни черта я не хотела! – взвилась наконец девушка, – Я тебя любила и хотела только твоей любви! А сейчас я от тебя ничего не хочу! Можешь уходить!

Секлетинья отвернулась к спинке дивана, натянула на себя плед и затихла свернувшись калачиком, прислушиваясь к буре, которая поднялась в ее животе. Горецкий вскочил, шагнул к двери. Потом вернулся, встал на колени рядом с диваном и уткнулся лицом в волосы лежащей девушки:

– Клеточка, – с тоской в голосе протянул он, – я ж без тебя умер почти. Тогда и понял, что натворил! Прости меня пожалуйста и… не прогоняй!

Он обнял ее руками, прижал всем телом, не давая пошевелиться. Сглотнув внезапно набежавшие слезы, Секлетинья немного повернулась:

– Если хочешь – оставайся. Но я отсюда никуда не поеду.

– Хорошо, – глухо сказал Горецкий.

Он так и стоял на коленях у дивана, пока Клеточка не засопела ровно, во сне. Потом тихонечко встал, вышел, выкатил байк на дорогу и уже на приличном расстоянии от дома завел мотор. Раз его Клетка остается здесь, Соловью придется позаботиться о корме…

Глава 32

К вечеру Горецкий вернулся в домик с новеньким ноутбуком, запасом одежды и на машине. Он связался с Финном, и тот дал «добро» на открытие филиала в этом городе. Теперь Соловей каждый день принимал участие в жизни маленькой семьи. Так он выяснил, что у Галины был собственный дом на другом конце улицы. Что комнат в домике всего три, и он спал на кровати Секлетиньи, а ей эти дни приходилось делить диван с бабушкой.

Уже на следующий день Антон купил полноценную двуспальную кровать, и заманил девушку «подремать перед ужином», а когда она уснула – лег рядом, купаясь в ее запахе, осторожно изучая руками округлившуюся фигуру. Проснувшись, Клеточка неизящно заехала ему коленом в бедро и пообещала в следующий раз отбить кое-что ценное, если он еще раз сунется к ней так близко.

– Прости, я нечаянно! – сделал невинное лицо Соловей, – но спать все равно больше негде! Ты же меня не выгонишь?

– Запросто выгоню! – Клеточка была неумолима.

– А я могу тебе массаж сделать, – сменил тактику Горецкий, вспомнив, как Иккон опекал его сестру во время беременности. – И шею разомну, и спину! А хочешь, волосы расчешу?

Он заметил, что девушка страшно огорчалась и уставала, когда бралась расчесывать длинные волосы.

– Я подумаю, – сказала Клеточка, смазав эффект от сурового ответа зевком.

В итоге вечером Антон, как и обещал сделала массаж шеи и стоп, расчесал Секлетинье косу, и уснул рядом, под отдельным одеялом.

Осень тянулась золотой нитью. Солнечные дни сменились дождливыми. Клеточка училась, рукодельничала. Инструмента тут не было, и Антон часто замечал, как ее пальцы перебирают невидимые клавиши, поэтому однажды он привез в домик компактный синтезатор, и молча установил в общей комнате. Секлетинья играла весь вечер, а перед сном сама поцеловала его в щеку. Горецкий понял, что… у него есть шанс завоевать ее доверие.

Работа, учеба, мужские дела по хозяйству. Маргарита Александровна справлялась, пока в домике жили только она и внучка. Клеточка многое делала сама, да еще Галина приходила на помощь, но с появлением Антона все стало немного проще. Он приносил дрова в дровницу, и быстро научился растапливать печь. Следил за своевременным техобслуживанием водопровода и септика. Предложил построить баньку, сам оплатил сборную конструкцию, и за одни выходные установил ее вместе с бригадой.

В институт и к врачу Секлетинью возил тоже он. Даже зашел в кабинет УЗИ, чтобы взглянуть на ребенка. А когда его попытались выставить, веско сказал:

– Я отец!

Понемногу, шаг за шагом Клеточка сдавалась. Она засыпала и просыпалась в объятиях мужчины, о котором мечтала. Ела с ним за одним столом, натягивала его футболку, если лень было искать пижаму после душа. Ездила с ним в машине почти ежедневно, и «по старой памяти» помогала с рекламой, учитывающей местные реалии.

Жизнь изменилась, но плавно и постепенно, без серьезных рывков. А потом… Секлетинью положили в больницу на подготовку к родам. Антон нервничал. Лазил по сайтам, пытаясь выяснить что и зачем. Немного утешить его сумела Маргарита Александровна:

– Да все в порядке, Антон, не переживайте! Доктор Клеточки страхуется, чтобы не пришлось «скорую» гнать. Грязно, скользко… Пока обследуют, пока динамику отследят, уже и рожать время придет.

Умом Горецкий понимал, что все так, но все равно волновался. А когда волновался – работал почти круглосуточно. Финн даже позвонил, узнать, как это Соловей за три дня провернул столько дел. А узнав причину беспокойства, и сам занервничал. Пришлось созваниваться по видеосвязи и успокаивать друг друга.

А на следующее утро позвонили из роддома. Клеточка родила. Девочку. Три шестьсот, пятьдесят три сантиметра. Все благополучно, мамочка спит, после десяти можно приехать, навестить!

У Горецкого тряслись руки, когда он перезванивал Финну, а потом кричал на весь дом, поздравляя Маргариту Александровну с правнучкой.