Если ты простишь (СИ) - Шнайдер Анна

Но, возможно, в будущем, когда мы оба переживём случившееся, остынем и сможем обо всём поговорить… и я по-настоящему повзрослею… Тогда, возможно, Вадим простит меня.

И сейчас это стало моей целью. Не добиться прощения мужа, нет.

Всего лишь повзрослеть и научиться жить без него.

42

Лида

Первым делом я начала искать работу. Помощь Вадима я принимать не хотела и не собиралась — чем меньше он мне помогает, тем лучше. Может, хоть когда-нибудь у меня получится представлять из себя что-то отдельно от него…

В течение недели я даже несколько раз сходила на собеседования. Радости они мне особой не принесли — во всех трёх случаях речь шла о полной занятости, а я не представляла, как мне видеться с Аришкой, работая по восемь-девять часов в день. Только в выходные? Но это ничтожно мало. Нет, идеальным для меня вариантом были полставки или хотя бы плавающий график — чтобы можно было работать и в офисе, и дома. Но эти шоколадные условия, скорее всего, предлагали кому-то ещё, с опытом и портфолио побольше, чем у меня. А меня приглашали лишь на рядовые вакансии. И то — по окончанию собеседования мне заявляли, что перезвонят в случае положительного решения, но не перезванивали.

И, несмотря на то, что я никогда в жизни не устраивалась на работу, было у меня ощущение, что, если бы я устраивала работодателей, они сообщили бы об этом сразу.

Я даже понимала их резоны — о фирме Вадима было известно в профессиональных кругах, и я, до сих пор носившая фамилию Озёрская, наверняка вызывала устойчивую ассоциацию с женой, которую погнали метлой с хлебного места после многих лет безделья. Возможно, даже слухи о нашем разводе пошли. Хотя Вадим мне ничего по этому поводу не говорил — да меня и не спрашивали на собеседованиях о личной жизни, — но я не сомневалась, что кто-нибудь где-нибудь обязательно проговорится. Одна же сфера деятельности, все друг с другом общаются.

В общем, с работой мне пока откровенно не везло. Зато я много времени проводила с Аришкой и замечала, как она постепенно оттаивает по отношению ко мне. Конечно, я понимала, что, несмотря на слова о прощении и втором шансе, в дочке ещё продолжает жить обида на маму — такие чувства одним щелчком пальцев не отключаются. Но я очень старалась, проводя с ней время, и чувствовала, как по капельке её обида уходит.

И, наверное, это можно было даже посчитать успехом… когда в пятницу, после того, как я привезла Аришку из школы и во время обеда аккуратно сообщила ей, что с завтрашнего дня начнётся новая жизнь, потому что я переезжаю в другую квартиру, дочь, тяжело вздохнув, мрачно поинтересовалась:

— Мам, а ты серьёзно так это всё и оставишь?

— Ты про что? — Я слегка опешила, не уверенная, что правильно поняла Арину. В десять лет мой ребёнок соображал явно лучше, чем я — в тридцать один год.

— Про всё. — Аришка нервно теребила кончик белокурой косички и хмурилась. — Ты просто переедешь, просто разведёшься с папой — и будь что будет? Так, что ли? А если он опять женится? На него вот Оля, знаешь, как смотрит!

Оля…

Да, взгляды домработницы, которые та бросала на Вадима украдкой, не заметил бы только слепой. Но пересекался мой муж с ней редко, да и эта девочка — явление временное, скоро вернётся Алла Николаевна, и всё будет по-прежнему.

Кроме того, я была уверена, что связываться с настолько молодой девушкой Вадим не захочет. Откуда взялась подобная мысль, не имею понятия. Но, несмотря на неё, я всё равно ревновала…

— Нет, — я мотнула головой и потянулась за салфетками. Только начав рвать их, опомнилась и отложила в сторону превратившиеся в лохмотья бумажки. — В смысле про Олю знаю. А про развод и переезд… Нет, я не собираюсь оставлять всё так, как есть, и ждать, когда папа женится на другой женщине. Но и что делать, я пока не знаю. Я решила, что нам обоим нужно время… в любом случае нужно. А там посмотрим.

Аришка буравила меня подозрительным взглядом.

— Может, ты сама собираешься жениться?

— Выйти замуж, — поправила я машинально, и меня даже передёрнуло от подобной мысли. — Нет, Ариш, точно нет. Не собираюсь. Пока я хочу попробовать стать более самостоятельной. Твой папа меня избаловал, знаешь? — Арина понимающе улыбнулась, но ничего не сказала. — Вот я хочу стать другим человеком, более взрослым и ответственным. Не знаю, получится ли… но надеюсь, что да. И тогда, может, твой папа меня оценит… и полюбит вновь.

— Думаешь, он тебя больше не любит? — с сомнением протянула Аришка. — Не уверена…

— Возможно он и сам не знает ответ на этот вопрос. Но, Ариш… пообещай мне, что не станешь вмешиваться. И если твой папа начнёт встречаться с кем-то ещё… ты не воспринимай это в штыки, ладно?

— Я постараюсь, — вновь нахмурилась дочка. — Но я всё равно за тебя, мам.

«За тебя…»

После этих слов я настолько растрогалась, что даже заплакала и полезла обниматься.

43

Лида

Утром в субботу мне казалось, что воздух в квартире, где одиннадцать лет жили мы с Вадимом, звенел от напряжения.

В плохом настроении проснулись все — и Вадим, и Арина. Я — тем более. Мне вообще временами казалось, что я упаду в обморок от огорчения. Даже небо за окном — обычное ноябрьское серое небо — казалось более серым, чем обычно, и воздух, проникающий в квартиру из открытой форточки, будто бы пах грязным помойным ведром. Я даже на мгновение заподозрила, что Вадим не вынес мусор на ночь, заглянула под раковину — но, нет, там всё было девственно чисто, как обычно.

Скорее всего, мне просто казалось.

Судя по всему, мужу и дочери тоже что-то «казалось», потому что выглядели они… странно. Как будто мы все вынуждены были делать нечто неправильное, противное самой природе. Но никто это, само собой, не озвучивал… Я даже была не уверена, что не придумала сама подобные ощущения Аришки и Вадима. Ладно дочь, но муж… Может, ему легче, что я уезжаю?

Легче… Я несколько раз внимательно смотрела на Вадима за завтраком, пытаясь понять его эмоции. Я знала, как он выглядит, когда чувствует облегчение оттого, что избавляется от общества неприятного человека.

Точно не так.

Вадим выглядел… печальным. И напряжённым, как студент перед началом экзамена. И я чувствовала себя ужасным человеком, потому что меня это… немного радовало. Если бы Вадим был весёлым или того хуже — безразличным, — я бы совсем упала духом. А так… надежда ещё есть. Пусть крохотная, но она есть.

И мне нужно сделать всё возможное (или даже больше), чтобы она превратилась в шанс.

.

За завтраком мы почти не разговаривали. Точнее, мы с Ариной ещё пытались что-то обсудить, а вот Вадим как воды в рот набрал. Сидел весь из себя мрачный, жевал яичницу, которую сам же и приготовил чуть ранее, пил кофе и молчал.

Яичница была не такая как обычно. Обычно у Вадима всё идеальное — белый белок, ярко-жёлтый желток, немного расплавленного сыра, мелко нарубленная зелень. В этот раз и укроп был плохо порезан, и сыр до конца не расплавился, и желток отчего-то затянулся белёсой плёнкой, напоминая глаз с бельмом. Мы с Аришкой по этому поводу ничего не сказали, но переглянулись, и я поняла, что дочка думает о том же, о чём и я, — Вадиму было не по себе.

Удивительным образом Аришка после завтрака чуть приободрилась, муж ещё сильнее помрачнел, а я… я даже не могла понять, что именно чувствую. Вот-вот должна была приехать машина, которую Вадим нанял для переезда, поэтому чему-либо радоваться я не могла. Но и отчаяние ощущалось нечётко, неясно… как цвет неба через шторы.

Когда водитель позвонил, что через пятнадцать минут приедут, я постаралась бодро вскочить из-за стола и произнести как можно более решительно:

— Вы меня не провожайте, займитесь лучше чем-то более интересным. Я сама доберусь до… — я запнулась: сказать «до дома» было выше моих сил. Мой дом был рядом с Вадимом и Ариной, и так будет всегда. — В общем, доберусь.