Сильная и независимая (СИ) - Резник Юлия

— Конечно. Вот эти твои шлепанцы страшные. Стоят, небось, тысяч двадцать, а даже подъемчика нет.

Сто двадцать. Это же Эрмес. Но да… Они и впрямь какие-то неудобные. Может, в ортопедичке попробовать отовариться? А что? Старость — не радость. И Данька поржет — тоже тема.

— Отец, неси из шкафа мой шерстяной платок!

— О, нет. Жарко ведь! — вяло отнекиваюсь.

— Надо замотаться. Я тебе кваску налью. Лешик, достанешь бутыль из холодильника? Пацаны-то, Юль, ох как выросли…

— Видитесь редко. Зову вас к себе, зову, а вы не едете.

— Так ведь хозяйство не на кого бросить, Юль.

Вот так всегда. У них своя жизнь. И хоть моих мальчиков родители обожают, и речи не может быть, чтобы они переехали к нам поближе. Впрочем, может, так даже лучше. По крайней мере, мне всегда есть куда вернуться, если вдруг что-то пойдет не так. Здесь мои корни. И место силы. Иногда это забывается. В поисках вдохновения и подпитки мы едем за тридевять земель, открываем для себя новые страны и удивительные, потрясающие воображение виды. А потом возвращаешься в обычную деревню, где прошло твое детство, и понимаешь, что нигде тебе не бывает так хорошо и спокойно, как здесь.

— Этот, Свет?

— Ага…

Заскорузлые от работы отцовские руки с необычайной нежностью накрывают мою поясницу колючим шерстяным платком.

— У нас тут винишко молодое созрело. Налить на пробу?

— Обязательно. Но немного.

— Да ладно тебе, Юлька. Оно тебя быстрее всяких лекарств на ноги поставит. Не тем тебя мать лечит.

— Иди уже, специалист! — шикает на отца мама. — Нет, Юль, ты слышала?!

Переглядываемся с мальчиками. Прыскаем — мама только головой качает.

После ужина мелкие уносятся гонять по деревне. А мама, помявшись, начинает разговор, который, наверное, был неизбежным.

— Ну, а с Эдиком, Юль, не думала помириться?

— Это невозможно.

— Ты бы попробовала. Столько лет вместе прожито.

— И что? Любовь-то давно прошла.

— Любовь, — качает головой мама. — Любовь с течением времени всегда на нет сходит. Семья на другом держится, доча.

— Мамуль, он в другую влюблен. Согласись, что это сильно меняет картину.

К счастью, мама не берется мне что-то доказывать. Только вздыхает тяжелее обычного, как в детстве пробегаясь пальцами по моим волосам.

— Ну а ты как? Никого еще не приглядела? Одной-то старость встречать несладко.

— Думаю, до старости у меня еще есть немного времени, — смешок, сорвавшийся с губ, отдает острой болью в пояснице. Со стоном утыкаюсь лицом в подушку. — Вот черт.

— А этот… С кем ты вчера по телефону болтала?

— Даня? Это, мам, несерьезно. Как там тетя Таня говорила про своего Павла? Чисто для здоровья.

— Ох уж эта тетя Таня. Уж не знаю, прибавил ли ей Корешок здоровья физического, но морального отнял — дай Бог!

— Корешок? — хохочу я.

— Ну, да, — фыркает мама. — Так его деревенские прозвали…

— Мой не отнимет. Не переживай. Я очень трезво смотрю на наши отношения.

— Я бы даже сказала — цинично.

— И это тоже. В любом случае тебе не о чем переживать. Я взрослая, умная девочка, — прижав к щеке мамочкину ладонь, блаженно улыбаюсь.

— Таким обычно больнее всего.

— Ну, мам!

— И правда, Свет, кончай. Давайте вот лучше по винишку… — возмущается от входа в гостиную папа.

— У тебя одно на уме!

В общем, хорошо погостили, но мало. Вернулись домой. А там опять закрутили проблемы.

Лёшка с Серым, так ничего и не решив, стали жить на два дома. Будни проводили с отцом — потому что оттуда им было проще добираться до школы, а на выходные в основном приезжали ко мне.

В круговерти трудовых будней отдыхать было совершенно некогда. Если с Даней, который все чаще оставался у меня ночевать, мы виделись достаточно регулярно, то с подругами не встречались неделями. Поэтому когда Стася позвала нас на вечеринку по случаю своего дня рождения, мы без колебаний решили, что будем там, даже если с неба посыплются камни.

Праздник отмечали в любимом Стаськином ресторане. Я два дня убила на то, чтобы определиться с образом. Казалось бы — обычный выход в свет, ничего особенного. Но я же понимала, что там будет Наумов, и… Что? Хотела, чтобы он кусал локти? Смешно. И тем не менее! Винного цвета жилет, открывающий плечи, брюки-палаццо. Волосы, собранные в элегантный пучок на затылке, сдержанный макияж с акцентом на губы. Не перебор? Да нет — уж в чем я разбираюсь, так в этом. На первый взгляд вообще кажется, что на мне и макияжа-то нет. И только профессионалы знают, как надо постараться, чтобы добиться такого эффекта.

Звонок в дверь раздается, когда я наношу последние штрихи. Удивления нет — я жду курьера, который должен доставить цветы для Стаськи. Но за дверью меня ждет сюрприз:

— Вау, — восклицает Данил. — Ты офигенно выглядишь!

— Спасибо. Ты тоже.

— Ну так… — самодовольно скалится. — Готова?

— Постой. Я ведь предупреждала, что иду…

— К Наумовой на ДР. Я в курсе. Она мне выслала пригласительный.

Ну, Стася… Нет, я понимаю. Конечно, она хотела как лучше. Но… Ч-черт. Там же будет ее отец. А я с Данилом. Что он подумает? С другой стороны, не пофиг ли? Да к черту!

— Я только сумочку возьму. А… И курьер! Курьера дождаться надо.

Из-за того, что доставка задерживается, опаздываем и мы. Поспеваем как раз к первому тосту. Который, естественно, толкает в честь дочери сам Наумов. Чтобы не отвлекать от него внимания, тихонько пробираюсь к своему месту. Стаську приветствую взмахом руки. И тут же оборачиваюсь к официанту, который, завидев нас с Данилом, мгновенно подскакивает, чтобы наполнить бокалы.

Тост трогательный. Стася прикладывает к глазам уголок салфетки. Как на это реагирует сам Наумов — знать не могу, потому как тупо не решаюсь посмотреть в его сторону. К счастью, Наум немногословен. И минуты не проходит, как народ начинает чокаться, повторяя бесконечные «С днем рождения!» и «Счастья, любви…». Я привстаю, чтобы дотянуться до бокала именинницы, а увязаю в глазах ее отца.

Кажется, он похудел. И совершенно точно подстригся в чужом салоне. Будучи довольно великодушным человеком, эту мелочность я ему простить не могу!

— С новорожденной вас, Наум Наумыч.

— Спасибо, Юлия Владиславовна.

Детский сад! Впрочем, я сама это начала. Уткнувшись в тарелку, накручиваю на вилку салат. Все хорошо, Юль. Ничего не случилось.

— Между первой и второй перерывчик небольшой. Кто будет говорить следующий? — берет на себя роль тамады Алка.

— Логично, что второй по важности человек в жизни Стаси, — усмехается Наум.

— Стася? — все взоры обращаются к имениннице.

— Второй… — теряется девушка. — Юль, давай ты? Как мой деловой партнер.

— Ну вот. А я думала, что в первую очередь — мы с тобой подруги, — притворно возмущаюсь я, пока мозг в авральном режиме формирует небанальное поздравление.

— Это тоже, — растягивает губы в улыбке Стася. И вдруг подхватывается, чтобы со мной обняться. Я так тронута! Глажу ее по светлым мягким волосам, удивляясь тому, что ее совсем не испортили деньги. А это еще надо умудриться, скажу я вам, не испортить деньгами ребенка.

— Я так рада, что ты у меня есть! — шепчет горячо в щеку. — Так рада!

— Стась, — смеюсь я. — Вообще-то это я тебе задолжала тост. Давай, моя девочка! За тебя. За твой светлый ум и чистую душу… Спасибо вам, Наум Наумыч, за такую дочь, — набираюсь смелости взглянуть на него еще раз. Наумов салютует бокалом. Стаська шмыгает носом и осушает свой.

— Чего это она так расчувствовалась? — пинает меня в бок Алка, когда Стася возвращается на свое место во главе стола.

— Не знаю.

— Без мамы девочка росла, — шепчет Лерка.

— Думаешь, она проецирует это дело на Юльку?

— Все возможно. Ух… Вы пробовали краба? Это настоящий шедевр. Как думаешь, что они в заправку добавили?

— Понятия не имею.

Девчонки переключаются на обсуждение кухни. А после первой смены блюд на сцену выходят парни из любимой Стаськиной группы. Конечно, это сюрприз от папы, который удается на славу. Что тут начинается, боже! Стаська визжит, бросается к отцу на шею и закручивает того в танце, стоит заиграть первым аккордам популярнейшего в этом году трека. Постепенно к ним присоединяются и другие гости. Вытаскивают из-за стола и меня. Это так весело, пьяно и зажигательно, что я моментально проникаюсь общей атмосферой. Ору до хрипоты, подпевая знакомым песням. Путая слова, кричу незнакомые — и смею-ю-юсь. А когда черед доходит до медляка, я непонятно как оказываюсь в руках Наумова… И как будто это школьная дискотека. А он — моя первая любовь. Не знаю, откуда берется это дежавю, но оно такое явное, что я, совершенно очарованная моментом, боюсь даже моргнуть. Волшебство рассеивается, когда у Наумова звонит телефон.