Неподходящая (СИ) - Резник Юлия

Это правда. Но необходимость ее озвучить, чтобы успокоить Адама, вытягивает из меня все силы, а отчаяние в его красивых глазах не будит никаких ответных чувств, кроме апатии. Возможно, завтра станет лучше. Я вновь почувствую твердую землю под ногами, а пока… У меня тупо нет сил продолжать этот бессмысленный разговор.

– Пойду в ванную. Надо намазать фингалы, – перевожу тему на более безопасную. Делаю шаг к выходу из комнаты, как Адам перехватывает меня, сжимает руки на талии, с непонятной мне горячкой утыкаясь в шею.

– Прости меня.

– Прекрати. Все хорошо. Я правда понимаю.

Вопрос в другом. Принимаю ли я эту правду? Готова ли я проглотить тот факт, что в скором времени он, возможно, посватается к какой-нибудь подходящей его положению в обществе девочке, станцевав лезгинку на моем сердце?

– Ты никогда не пожалеешь о том, что выбрала меня. Клянусь. Я слово тебе даю, слышишь?

– Не надо слов. – Я улыбаюсь и накрываю его губы пальцами, не желая, чтобы он давал клятвы, о которых потом пожалеет. – Сегодня их достаточно сказано.

– Лейла…

– Блин, – отстраняюсь и подхожу к зеркалу в повторной попытке перевести разговор на менее серьезные темы: – Когда они пожелтеют? – касаюсь синяков под глазами.

– Откуда мне знать?

– Ты мальчик! Наверняка сто раз дрался.

– Не сказал бы. Я был тошнотворно послушным ребенком.

Именно поэтому наши шансы равны примерно нулю. Но я же сделала выбор. И не собираюсь о нем жалеть, даже если впереди у нас одна эта ночь – и ничего больше.

Глава 20

Адам

Я не питаю иллюзий. После всего случившегося сохранить наши с Лейлой отношения в тайне – задача из разряда фантастики. Плевать, что мы не выкладываем фото в соцсети, не уединяемся за закрытой дверью моего кабинета, и что по факту наши встречи сведены к необходимому минимуму. Бурлящая между нами энергия с головой выдает происходящее. Так что какая разница, кто в итоге поймал нас за руку? Да никакой. Хотя теперь слухи о нас разнесутся быстрее, чем груз по сортировочной ленте. Мать Лейлы обязательно обо всем доложит Хасану, а уж тот, что бы Лейла не думала, ни за что не оставит сложившуюся ситуацию без внимания.

В общем, я даже не удивляюсь, когда через пару дней меня вызывают к отцу прямо посреди важного совещания.

Ловлю своё отражение в зеркале лифта. Из него на меня смотрит взрослый облажавшийся по всем фронтам мужик. Мужик, который не смог защитить свою женщину ни на том гребаном пляже, ни перед ее матерью, ни перед чужой молвой. И пусть я бы многое отдал за возможность выбрать её так же безоглядно, как она выбрала меня, очевидно, что такого шанса мне не представится. Слишком разные у нас отправные точки. Ей уже нечего терять. А мне… Черт. Я ведь не только за себя несу ответственность. За мной стоит целый клан Байсаровых. На мне столько всего завязано… В смысле семьи. Надежд. Да и в бизнесе.

Наверное, это трусость. За которую я себя ненавижу едва ли не больше, чем за то, что, вполне осознавая все риски для репутации Лейлы, я так и не смог от нее отказаться.

Лифт мягко останавливается. Двери разъезжаются. Весь подобравшись, я захожу в роскошную приемную. Отцовская секретарша улыбается, но в глазах у неё – напряжение. Похоже, не я один предчувствует бурю.

Отец ждёт меня в кабинете, сцепив за спиной руки и глядя на открывающийся из окна вид на порт.

– Закрой дверь, – бросает, даже не оборачиваясь. Я исполняю приказ. И застываю у стены, как приговоренный к расстрелу.

– Ничего не хочешь сказать?

– Зависит от того, что ты хочешь услышать.

– Ко мне приходил Хасан. Вот скажи, тебе обязательно нужно было ставить меня в настолько неловкое положение? Я же ни сном ни духом!

Обдумывая ответ, растираю пальцами переносицу. Отец сдерживается, за что я очень и очень ему благодарен. Но очевидно, что рано или поздно его бешеный темперамент возьмет свое, и тогда полетят щепки. Этого нельзя допустить. Ни в коем, мать его, случае.

– Чего он хотел?

– Ясное дело – чтобы ты поступил как мужчина! И если бы не репутация Лейлы, его требования были бы вполне справедливыми.

– Я, в общем-то, не против, – замечаю осторожно, чтобы прощупать почву. Результат не заставляет себя долго ждать:

– Ты совсем спятил?! Что за бред ты несешь?! Это совершенно исключено, Адам!

– Почему? – набычиваюсь как в детстве я.

– Тебе перечислить все причины? – взгляд отца становится колким. Об него запросто можно пораниться. И нет, я знал, как будет. Просто до конца еще на что-то надеялся. – О матери ты не думал?!

Батя такой, да. Сразу на самое больное давит.

– Поверь, я только о ней и думаю.

– Тогда представь, как это выглядит со стороны! – внешне отец успокаивается, но напряжение в нём гудит, как ток в высоковольтных проводах. – Сначала я ее. Теперь мой сын?

– Что ты?

Крылья моего носа дергаются. Глаза сужаются. В душе поднимается такая муть, что неровен час ей захлебнуться. Это же не намек, что у них с Лейлой что-то было? Бред. Не верю. Но зачем-то сжимаю руки, как если бы собирался с кулаками отстаивать ее честь. Отец это, естественно, подмечает. В его глазах мелькает что-то весьма похожее на потрясение. Если до этого у него еще оставались сомнения в том, что у меня к ней серьезно, то теперь они развеиваются как дым.

Отец обескураженно пробегается пальцами по волосам. Отворачивается к окну, делает глубокий вдох и снова ко мне поворачивается:

– Она позор семьи, Адам. Её имя – клеймо. Ты потеряешь уважение, если не остановишься.

– Когда мать с тобой развелась, кто-то мог бы сказать точно так же, – выбрасываю свой главный козырь. Мне тошно это вспоминать, но… Черт, как же заебали эти двойные стандарты!

– Это несравнимые вещи. Репутация твоей матери безупречна! А в том, что она ушла, была лишь моя вина. Не смей приплетать сюда ее имя. Не смей ставить их в один ряд, ясно? Твоя мать – святая.

– Думаешь, я не знаю?!

– Еще раз! – рявкает отец. – Ты сравниваешь несравнимое.

– Потому что ты сейчас несправедлив! В чем вина Лейлы? В том, что она вышла замуж по любви?! Господи, мы же современные люди! Посмотри на это по-другому! Да, Лейла совершила ошибку. Разве она за нее не поплатилась? Да с лихвой, пап! Но это ее не сломило. Разве не достойно уважения хотя бы то, что она не развалилась на части? Не пошла по рукам. Поднялась. Одна. С ребёнком. Многие бы на ее месте смогли начать все заново?

– Точно ли не пошла? То есть вы с ней за ручку держитесь, что ли?

Я срываюсь. Это сильнее меня. Сильнее всего, мать его! Подлетаю к отцу… Не знаю зачем. Его глаза расширяются. Я замираю как вкопанный. Потому что я, блядь, чуть не бросился в драку. Да. Не знаю, кто из нас в этот жуткий момент потрясен больше. Мое горло сжато удавкой эмоций – бурных, с трудом выносимых.

– Она просто любит, ясно? – тычу куда-то в пол указательным пальцем. – Просто любит меня. И все.

– Ты забываешься, Адам.

– Да. Да…

Я пячусь. Внутри все дрожит. Делаю глубокий вдох, чтобы унять бешено стучащее в груди сердце, и отвожу взгляд в сторону. Не могу смотреть ему в глаза. Не сейчас. Меня буквально трясет от осознания того, как далеко я чуть было ни зашел. Неизвестно, как после такого вообще возвращаться… К этому изматывающему разговору. К своей прежней жизни.

Отец молчит, и это самое худшее. Будь он зол, кричи он, ругайся – я бы выдержал. Но сейчас он просто смотрит на меня. Без гнева. Без раздражения. А с таким выражением, будто впервые видит. И это чертовски больно.

– Извини, – бросаю хрипло, наконец, находя в себе силы говорить. – Я не должен был.

– Нет. Не должен, – тихо соглашается отец. – Адам, пойми одну вещь. Я говорю это не потому, что мне нравится диктовать условия или распоряжаться твоей судьбой. Я говорю это, потому что знаю, чем все закончится. Ты ведь и сам это в глубине души понимаешь.

Губы растягивает совершенно неуместная кривая улыбка. Он прав. Я всё понимаю. Понимаю, что это никогда не сойдет нам с рук. Что вряд ли кто-то простит мне такую дерзость – поставить себя и всю нашу семью под удар ради женщины, которая по всем возможным параметрам считается абсолютно, мать его так, неприемлемой. И это знание разрывает мою душу на части.