Ненужная мама. Сердце на двоих - Вероника Лесневская

не более чем очередной родитель моей пациентки. Включить профессионализм.

Но как же сложно общаться с ним таким тоном, будто мы чужие! И делать вид, что ничего не произошло.

- Здравствуйте, Виктория Егоровна, - так же сухо и отчужденно приветствует меня. – Моя вина. Перепутал.

Стальной баритон пробирает до костей, напоминая о нашем недавнем разговоре. Смотрю в ледяные глаза Гордея, и в ушах вместо безобидной фразы пульсирует жесткий приговор: «Аборт». Ладонь невольно ложится на живот, словно защищая две жизни внутри, ноги отказываются слушаться. Но стоит мне опустить взгляд на Алиску, как совершенно другие чувства наполняют душу – теплые, светлые, материнские.

- Пожалуй, мы подождем на улице, - тяжело выдыхает Гордей, но дочка протестует, срываясь в крик.

- Нет, - подхожу к ним вплотную. – Я приму вне очереди. Проведу сразу на прививку, там и осмотрю.

Забираю Алиску, и она мгновенно затихает, как мышонок, прижавшись к моей груди. Чувствую на себе пристальный, пронизывающий взгляд, но не решаюсь поднять голову. Не выдержу зрительного контакта с неприступной скалой – сама окаменею. Или, наоборот, выплесну на него все накопившиеся эмоции, которые ему безразличны.

- Вика, как ты? – тихо шелестит над макушкой. Одинцов слишком близко, чуть склонился над нами и накрыл ладонью мою руку, которой я придерживаю малышку.

- Не стоит так переживать, все по плану, - абстрактно отвечаю, намекая на его приказ прервать беременность.

- Послушай, Вика, я ведь… - начинает чересчур ласково и заботливо, а мне кричать хочется от боли.

- Гордей Витальевич, подождите пока в моем кабинете, пожалуйста.

Свободной рукой открываю перед ним дверь. Отмечаю, что смежная - тоже нараспашку, словно Мария ждет меня и новых сплетен. Не сегодня. Это всего лишь плановый прием.

Скорее всего, наша последняя с Гордеем встреча…

Молча оставляю его на пороге, а сама несу Алиску в прививочную. Как только оказываюсь в помещении, скрытая от чужих глаз, я расцеловываю ее пухлые щечки. Колики прошли, питание удалось наладить – и крохотная прелесть стала набирать вес, хорошея с каждым днем.

- Моя лапочка, - нежно нашептываю. – Давай тебя послушаю.

Уложив девочку на стол, расстегиваю кофточку и прикладываю головку стетоскопа к маленькой грудке. Алиса улыбается, плюется и пытается мне что-то сказать, но на выходе получается лишь протяжное: «Гу-у-у». Порывисто наклоняюсь к ней и целую в лобик, замирая так на секунду.

- Прощай, моя хорошая, я люблю тебя, - сдавленно шепчу на эмоциях, чувствуя, как по щекам ползут предательские соленые капли.

- Так, кто тут у нас? – подходит со спины медсестра и через мое плечо поглядывает на малышку. - Виктория Егоровна, где ее карта?

Резко выпрямляюсь, украдкой смахнув слезы.

- Забыла, - обреченно постанываю. – Сейчас мы принесем, - тяну руки к Алиске.

- Куда ребенка! Зачем? Я пока подержу ее и все подготовлю, - Светлана Яковлевна перехватывает у меня крошку, а та напрягается, насупившись и изучая незнакомую тетю.

- Я быстро, - подмигиваю дочке Одинцова, которая успела привязаться ко мне, как к родной матери. В ответ она смешно взмахивает кулачком, будто грозит наказать, если не вернусь.

Спешу на выход, чтобы Алиса не успела расстроиться.

Пулей влетаю в свой кабинет. Без стука.

- Гордей, нужна Алискина карточка, ты взял в регистратуре? – в суматохе я обращаюсь к нему на «ты», думая, что мы одни. Как жестоко я ошибаюсь…

Споткнувшись на пороге, цепляюсь пальцами за косяк двери, врезаясь ногтями в холодный, мертвый пластик. Не верю собственным глазам.

Гордей стоит спиной ко мне, а на нем пиявкой повисает дама в белом халате.

Мария. Добилась своего… Растоптала меня, уничтожила.

А он… вновь забыл о верности покойной жене, словно эта функция отключается в нужный момент, когда ему удобно. Как в нашу единственную ночь… и сейчас.

Чужие женские руки на его шее, пальцы зарываются в короткие волосы на затылке, а губы… не вижу, но догадываюсь, где… Сильные мужские ладони, тепло которых я до сих пор помню, взметаются к талии моей коллеги.

Мерзкая ситуация, которую я обрываю своим приходом.

Тяжелое, грудное рычание, резкий поворот головы, напряженный взгляд любимого мужчины. И банальная фраза, брошенная бездушным, железным тоном:

- Все не так, как кажется…

Глава 17

Гордей

Я с безысходной тоской провожаю Викторию взглядом – и остаюсь один в ее тесном кабинете. Как отшельник. Изгой. Даже родная дочь в эти дни будто отторгает меня, постоянно капризничая и не желая идти ко мне на руки, зато с ней мгновенно притихла. Если Вика такая внимательная и трепетная по отношению к чужому ребенку, то для своих стала бы самой чуткой, любящей и доброй мамой.

Но… не судьба. Когда-нибудь она поймет, что это единственный выход, и, возможно, простит меня, но не сейчас. Чувствую ее бессильную злость и разочарование даже через закрытую дверь, в которую устало упираюсь лбом.

- Как же все неправильно, - сокрушенно выдыхаю в пустоту.

- Здравствуйте, вы к Виктории Егоровне? Опять ее на рабочем месте нет, - слышится неприятный женский голос за спиной, и мне приходится собрать себя по осколкам, чтобы обернуться.

- Все в порядке, мы пересеклись в коридоре. Возвращайтесь к своим делам, - лениво отмахиваюсь.

Викина коллега не уходит. Продолжает недвижно стоять в проеме между кабинетами, как памятник худшему врачу в истории, и буравит меня липким, хитрым взглядом. За годы работы в медицине у меня сформировалась чуйка на людей. Эта особа с первой встречи вызывает стойкое отвращение. Неужели Захаров не видит, кого взял в поликлинику? Мерзкая, бесполезная баба, а не педиатр. Халат протирает и вертит задницей перед всем, что мужского пола.

– Ах, Гордей Витальевич, рада видеть. Давайте я вас приму вместо этой… - надменно цокает, покосившись на пустое кресло Богдановой. Выгибаю бровь, и она благоразумно проглатывает конец фразы. Охамела совсем. – А где ваш сынок? – растягивает винного цвета губы в приторной улыбке и отравляет воздух сладкими духами, после чего хочется продезинфицировать все помещение.

- У меня дочка, - недовольно цежу, проходя вглубь кабинета к столу Вики. Отмечаю,