Бывший муж. Я к тебе не вернусь - Ария Тес

тебе рассказать, честно, но…он просил меня этого не делать. Он просил дать ему время разобраться. Отец сказал, что он тебя любит, но все сложно сейчас, и ему нужно время все понять. Ничего мне не обещал, клянусь, но он сказал, что пока ни в чем не уверен, и будет лучше, если я не стану волновать тебя зря.

Ну…это…что, простите?! Волновать зря?!

Если честно, я в шоке, а что сказать — не знаю вообще! Тим быстро замечает мою реакцию и мотает головой.

— Нет, ты не подумай, я ж не идиот! Он мне сказал, что у них…ну…не было ничего. Блядь…

Морщусь, Тим сразу извиняется.

— Прости, я не хотел. В смысле…ну, сейчас я сказал все это и понимаю, как тупо звучит, но…Я ему поверил, мам. Это же отец. Он не стал бы врать. Я так думал: он не стал бы мне врать…он ведь никогда и не врал...

Да…я хорошо его понимаю...

Киваю пару раз и обнимаю его за плечи, а потом оставляю ласковый поцелуй на щеке и шепчу.

— Я тебя понимаю и совсем не злюсь, малыш.

— Честно?

Усмехаюсь. Надо же, даже не брыкается на мое «малыш».

— А где привычное: "йа типе ни мались"? — передразниваю его и тихо смеюсь, а Тим мне отвечает.

Коротко, но отвечает. Потом кладет свою руку на мою и крепко ее сжимает.

— Я идиот, да? Нельзя было ему верить. Я допустил ошибку. Надо было сразу тебе рассказать про эту шалаву…

— Тим…

— Не проси меня не выражаться в ее сторону, — сын поднимает глаза на меня и уверенно кивает, — Ты намного лучше ее, поверь. Она просто дешевая, стремная крыса, а ты — королева. И пошел он! На хер!

— Тимур!

— Это алкоголь, если что. Но если что, ты знай — это все равно мои мысли, мам. Можно мне вернуться? Я не хочу с ним жить.

Слышу в последней фразе горькое разочарование и притворную брезгливость, причину которой я даже знать не хочу.

Потому что это больно.

А я не хочу, чтобы было больно…

— Господи, ну конечно, — обнимаю сына и утыкаюсь носом ему в плечо, — Без тебя дома очень тихо и пусто.

— Егор психанет…

— Я сварю ему макарон с сыром, и он сразу же успокоится.

— Макарон с сыром?!

Тимур резко выпрямляется и смотрит мне в глаза так, как смотрел в детстве. Они у него сияют и блестят…а я себя спрашиваю: господи, Полина…как глубоко ты увязла в протоколах, раз не видела этого? Не видела, что им и не нужны были никакие изыски, а только твои макароны с сыром! Куда же ты смотрела? Как все пропустила? Как?...

Этот вопрос оставлю на потом, тут есть над чем подумать, конечно. А пока я смеюсь и радуюсь, что мой сын вернулся обратно. Я могу его обнять. Я могу его поцеловать и почувствовать его запах, а потом услышать совсем тихое:

— Я очень люблю тебя, мама. Я испугался, что наша жизнь изменится, и ты…я испугался, что тебе будет больно. Прости за то, что я сказал и не сказал. Если ты сможешь, может быть, однажды я тоже смогу себя за это простить…

Слезы снова появляются в уголках глаз, хотя на этот раз…слезы хорошие. Они счастливые.

Мой сын вернулся ко мне, и я счастлива.

*Анна Асти — Ломка

«Мама»

Полина

Утро следующего дня началось для меня…да в целом спокойно все было. Я встала первой, еле вылезла из-под Витки, которая, как обычно, спала звездой, закинув на меня и руки, и ноги. Потом заглянула к Ларе, а потом к мальчишкам. Все было в порядке, и с чувством выполненного долга, а еще с легкой улыбкой, я спустилась вниз, чтобы приготовить завтрак и кофе.

Все было хорошо.

Настроение у меня было тоже почти хорошим. Образ моего супруга не проник в эту солнечную реальность, и я почти о нем не думала. До тех пор, пока на глаза не попалась треклятая солонка. Пузатый повар, уткнувший кулаки в бока, громко смеялся, а казалось, что надо мной.

Взбесил.

А когда-то я тоже смеялась вместе с ним. Помню, как мы его купили. Мальчикам было три года, и мы с Яном впервые ненадолго их оставили, чтобы провести несколько дней наедине в Италии. Тамара Георгиевна настояла. Она тогда сказала, что, конечно, дети — это цветы жизни и все такое, но все-таки и про себя забывать не стоит. Тем более, Ян тогда как раз должен был вступить в должность «биг босса», а это означало одно: времени на семью будет гораздо меньше, а на жену и подавно.

Мы и поехали, оставив детей с родителями. Тогда еще мои были живы…вообще, хорошая неделя выдалась. У них там образовался свой маленький «отпуск», и у нас с Яном была целая неделя только друг на друга. Наверно, так делать нельзя, да? Но я ни о чем не жалею. К трём годам наши мальчишки так меня измотали, что я еле передвигалась. Да и Яна тоже. Я не могу сказать, что он был плохим отцом, который спихивал на меня детей и занимался своей карьерой. Нет, он занимался, конечно, но у него всегда было правило: заходишь домой? Телефон и все мысли о работе за порогом. А главное — это было не просто правило "в воздух". Как только Ян заходил домой, он сразу переключался с серьезного начальника на заботливого отца. И ведь был же таким…Он всегда играл и заботился о мальчишках, учил их всему, чем владел сам, а я так любила исподтишка за ними наблюдать…Помню, как всегда думала…черт, насколько же мне повезло с мужчиной! И как купили эту солонку, я тоже слишком хорошо помню. Мы гуляли по Венеции, держась за руки, как два подростка. Много целовались, и в какой-то момент наткнулись на небольшой магазинчик, где продавались различные мелочи, включая эту самую солонку.

Ян тогда усмехнулся мне на ушко и прошептал:

— Бери. Он станет отличным хранителем памяти, посмотри, какой большой!

Так глупо…

Но я улыбалась тогда, пока он обнимал меня сзади и целовал в шею,