Уроки вежливости для косолапых - Виктория Победа

я чего не понимаю и у вашего ребенка ситуация другая? Вас не смущает сложившаяся ситуация?

Я смотрю на женщину, усмехаюсь, перевожу взгляд на Марину. Напуганной или хотя бы несколько смущенной она не выглядит, напротив, уверенность в собственной правоте ясно отражается на лице.

— Отнюдь, — откидываясь на спинку стула, — более того, я согласен с Мариной Евгеньевной.

— Что простите?

— Прощаю.

— А вы, собственно, кто? Я вас раньше не видела.

— Буров моя фамилия, — улыбаюсь в ответ и с удовольствием наблюдаю, как меняется выражение лиц присутствующих.

— Ну слушайте, вас что, и правда ничего не смущает?

— Меня? — нарочито удивляюсь. — Нет. А должно?

— Целый ряд двоек по биологии?

— Там еще литература и география, кажется, и нет, не смущает, учителю виднее.

— Вы сейчас серьезно?

— Вполне, — пожимаю плечами, — в моем детстве меня не спрашивали, нужна мне биология или нет, учили все, и ничего, живы, дебилами не стали, — смотрю на теперь уже удивленную Марину Евгеньевну, — с “Муму” я, кстати, тоже знаком.

— Рада за вас, Михаил Юрьевич.

Подмигиваю ей, чем, конечно, вгоняю в краску, но она быстро справляется со своим смущением.

— Давайте продолжим, — она обращается вроде ко всем, но смотрит совершенно точно на меня.

Облизывает губы и, улыбнувшись, едва заметно кивает.

Полагаю, это, надо понимать, ее спасибо.

Глава 22

Марина

В целом собрание проходит лучше, чем я ожидала. Да, с претензиями к моему подходу, ожидаемыми вопросами, отчасти, обвинениями, но без истерик, угроз и криков.

Все это не может не радовать.

Мне, конечно, приходится отстаивать свою позицию, но это оказывается легче, чем я предполагала.

Даже присутствие Воскресенской уже не напрягает.

Она, конечно, сейчас мною не очень довольна, в каком-то смысле я ее даже подставила, но ведь я предупреждала.

И потом, на место классного руководителя семиклашек я не напрашивалась.

Так что, как говорится, получите и распишитесь.

Несколько раз я украдкой бросаю взгляды на Бурова, впрочем, он их, конечно, замечает, потому что на протяжении всего собрания не сводит с меня глаз.

Буквально пялится, не стесняясь, и ухмыляется.

Но надо признать, за поддержку я ему благодарна. От кого я ее не ждала, так это от него.

Скорее ожидала, что воспользуется ситуацией и обязательно постебется. Отомстит.

Возмущенные родители моих учеников довольно быстро успокаиваются и оставшуюся часть времени мы общаемся в спокойной обстановке.

Сходимся на том, что ребята исправят оценки, а я не буду требовать больше, чем того требует школьная программа.

О том, что я и не требовала ничего сверх, предпочитаю промолчать.

В конце концов не ради конфликтов я все это затевала.

— Марина Евгеньевна, у меня к вам еще вопрос, — мама Афанасьева.

Ее я сразу запомнила. Огненно-рыжие волосы и ярко-зеленые глаза непременно привлекают внимание.

Рыжик наш, значит, в маму.

— Слушаю вас, — улыбаюсь женщине.

— Скажите, пожалуйста, это правда, что на урок вы принесли червей?

— Правда.

— А с какой целью?

— С целью подать материал максимально интересно.

— Но позвольте, черви, вам не кажется, что это слегка… слишком?

— Нисколько, — вру, не моргнув глазом, — моя задача привлечь внимание учеников к предмету, методы у меня не совсем стандартные, но они работают.

— Да уж, сын мне все уши по телефону прожужжал, — она старается, но не сдерживает улыбку. — И что же, на следующий урок вы их снова принесете.

— Нет, на следующем мы обойдемся без них.

— Сын еще что-то про улиток говорил, — не слишком уверено добавляет женщина. — Вы и их собираетесь, эмм… задействовать на уроках?

— Да, Марина Евгеньевна, посвятите нас в свои планы, улитки будут?

Еще несколько минут назад я даже испытывала чувство благодарности по отношению к Бурову. К счастью, теперь вот попустило.

Бросаю на него уничтожительный взгляд, а он ухмыляется.

Сволочь!

— Слизни. Будут слизни, я вам уже говорила сегодня. Запамятовали?

— Нет, думал вы пошутили.

— Я никогд не шучу такими вещами, Михаил Юрьевич.

— Я учту.

— Будьте добры.

— Марина Евгеньевна, вы с ума сошли, какие еще слизни?

Надо же, а я уже успела забыть о Воскресенской.

Директриса смотрит на меня, как на умалишенную и, наверное, уже жалеет о своем решении.

— Нет, я вполне здорова, у меня и справка есть, я ее при приеме на работу предоставляла.

И не важно, что это было два года назад.

— А что вас смущает? — понимаю, что меня несет и надо бы притормозить, потому что я просто поддалась на провокацию этого гада косолапого. — Никакой опасности эти моллюски для учеников не представляют. И потом, пока это только планы.

“Но я их обязательно реализую”.

Последнее вслух, конечно, не произношу. Все-таки инстинкт самосохранения у меня не совсем атрофирован.

— Я думаю, на этом мы можем закончить?

Клянусь, в течение всего собрания мечтала произнести эту фразу.

Родители моих учеников, кажется, уже тоже порядком от меня устали, потому никто не возражает.

— Марина Евгеньевна, вы вообще в своем уме?

Пока мамы и папы покидают кабинет, Воскресенская, схватив меня за локоть, буквально оттаскивает к окну.

— А что такое?

— Если будут жалобы, Марина, пеняй на себя, увольнением по собственному не отделаешься, — шипит начальница.

— Не будет, если бы хотели, тут бы пожаловались, они даже не просили меня уволить или заменить, — пожимаю плечами и расплываюсь в приторной улыбке.

Воскресенская поджимает губы, шумно вздыхает и, одарив меня испепеляющим взглядом, разворачивается и быстро покидает кабинет.

Я уже успеваю выдохнуть, когда в помещении вдруг раздаются хлопки.

Да чтоб тебя понос пробрал!

Буров встает со своего места, продолжая хлопать.

— Браво, Марина Евгеньевна.

— Почему вы еще здесь? — спрашиваю, отступая к своему столу.

— Потому что вы от меня сбежали, а я намерен закончить начатое.

Он как-то слишком быстро преодолевает разделяющее нас расстояние, а я поздно понимаю, что отступать надо было к двери, а не к столу.

— Вы с ума сошли?

— Нет, я тоже здоров, правда, справки нет, но вы же мне и так поверите?

Подходит совсем близко, беспрепятственно кладет свои ручища на мою талию.

— Я вам не советую, Михаил Юрьевич, у меня коленка может дрогнуть.

Его моя нелепая угроза, естественно, не пугает. Он только хмыкает и буквально вдавливает меня в себя.

— Ох, Мариша, твои коленки обязательно будут дрожать, в этом я даже не сомневаюсь, более того, я тебе это обещаю.

Совершенно бессовестно он скользит носом по моей щеке, двигается к виску и оставляет на нем поцелую, а я, почему-то, теряю способность двигаться. Нет, это не какой-нибудь панический ступор, страха я не испытываю, просто двигаться не могу…

— И, блин, Марин Евгеньевна, ну этот твой пучок