Его Мишень - Евсения Медведева

Глава 18.

Я резко распахнула глаза и зарычала… За окном было уже темно, и лишь тусклый свет полумесяца освещал гостиную. Шею ломило от сна без подушки, голова вмиг заболела, а при попытке подняться и вовсе закружилась.

Я встала и первым делом выглянула во двор. Но моего нового знакомого нигде не было. С одной стороны я выдохнула, потому что просто не смогла бы сидеть в тёплой квартире, понимая, что Егорка там один, а с другой стороны – расстроилась. Мальчишка со своим внимательным и не по возрасту серьезном взглядом как-то сильно запал мне в душу. Почему он постоянно ошивается в этом дворе? Почему постоянно на улице? Характерный загар, небрежность – все говорило о том, что его дом – улица. Хм… Хочешь информации – иди к консьержке, классика детективного дела. Я даже додумать не успела, как уже выбежала из квартиры, несясь по лестнице на первый этаж.

– Ксения Дмитриевна, я как раз собиралась снова звонить, тут доставка, я расписалась за вас, – консьержка звонко шваркнула чаем, а потом достала из холодильника коробку с пышным чёрным бантом. – Курьер строго-настрого велел держать посылку в холоде.

– Спасибо, – я прочла имя на табличке, удивившись, почему раньше не додумалась узнать, как зовут эту бдительную женщину. Хм… А как эта бдительная женщина пропустила Германа? – Анна Ильинична, а почему вы так отреагировали на мальчишку, что был со мной утром?

– Он второй год здесь слоняется, – фыркнула она, но потом лицо её смягчилось. – Дома новые, вот он и прибился, наверное. Чаю хотите?

– Нет, спасибо, – прижала к груди холодную коробку, ломая голову, что может быть внутри.

– Мне одна женщина из соседнего дома сказала, что здесь раньше частный сектор был. И вроде мальчишку этого она знает, потому как сама местная, а квартиру получила здесь после сноса. Так вот, на окраине барак стоял, в нём жила неблагополучная семья. Пили, гуляли, хотя молодые совсем были, опека сына их регулярно забирала, а потом и вовсе в интернат определили, пять дней там, на выходные – домой. Так за месяц до расселения сгорел тот дом вместе с родителями пацана. Поэтому, наверное, и приходит. Садится у магазина и вдаль смотрит. Мы и полицию вызывали, и опеку, а старшая по дому даже в детский дом ездила разбираться, почему пацан слоняется по городу. Малой ведь совсем…

– И что? – шепотом спросила я. – Почему они его отпускают?

– Бедовый. Убегает постоянно, но возвращается, когда тумаков наполучает. Если он приставать будет, вы мне скажите, я номер детского дома записала, быстро им учиню разнос!

– Анна Ильинична, а что это за детский дом?

– Да на Белореченской, – старушка стала рыться средь сканвордов и выложила мне визитку с адресом и телефоном. – Не близко, конечно…

– У меня к вам просьба, если он появится, дайте мне знать. Хорошо? Только не пугайте мальчишку.

– Ну… Хорошо… только старшая будет недовольна.

– А это уже мои проблемы. Всего доброго.

Я поплелась домой, на втором этаже открыла коробку и застонала… Клубника в ассорти шоколадов… Холодная, сочная, хрустящая, сейчас бы шампанского к ней. Шла по ступеням на свой этаж, поедая волшебный десерт, вот только на душе что-то тяжко стало. В груди появилась какая-то звенящая тревога. Это не страх, нет. Не беспокойство, а тонкое ощущение, что я что-то забыла… Это как, уходя с работы, кажется, что ты что-то не сделал, не отправил, или выбегая утром из дома, потом весь день мучаешься мыслями об утюге, которым отпаривал перед выходом брюки. Вот и сейчас, я металась по квартире, не понимая, за что взяться, чтобы унять это странное ощущение.

Загрузила посудомойку, идеально заправила кровать, сложила плед, поговорила с мамой по телефону, даже согласилась на девчачий обед завтра, а затем и шопинг, чтобы найти наряды на свадьбу Царёва.

Квартира погрузилась в темноту, а спокойствие всё никак не приходило. Сердце постукивало, а лёгкие сжимались, не давая сделать вдох.

Я скинула одежду и вбежала в ванную, открыв все краны с горячей водой, чтобы унять внезапную дрожь. Металась от стенки к стенке, ощущая приближающуюся паническую атаку. Ждала, когда наполнится ванна, чтобы опуститься в обжигающую ароматную воду, пытаясь вытеснить все мысли из головы. И как только ступни обожгло, а по телу пробежала волна прогоняемых мурашей холода, я смогла вдохнуть и нырнуть под воду с головой.

Пенная розоватая от ароматной бомбочки жидкость сомкнулась над головой, пряча меня от враждебного мира в своих уютных объятиях. И хорошо стало. Сердце притаилось, пульс выровнялся, и только тогда я вынырнула на поверхность, сделав вдох полной грудью. Смыла пену с лица, откинулась на бортик. Помещение уже заполнилось густыми тучами пара, по извилистым кружевным изгибам которого переливались блики свечей.

Рука сама потянулась к пачке сигарет в черной упаковке, которые теперь жили в ванной на полке, достала одну и потянула носом, заполняя легкие ароматом, что ассоциируется не столько с незнакомцем, сколько с лёгкостью в собственном теле.

Герман прав… Сука! Он во всем прав! Не смотрю, не вижу, не чувствую. Оградилась, чтобы не больно было, друзей вычеркнула, родителей бросила, чтобы можно было в случае чего оправдание себе подобрать весомое, что не знала, времени не было позвонить, да и далеко жила. Егор… Я столько раз проходила мимо него, но не замечала! Ничего не видела… Боже, как стыдно… Буфер выстроила, забыв, не только о своей жизни, но и о чужих… Черт! По телу пробежал разряд тока, меня будто молния пробила от какой-то мимолетной мысли. Я задержала дыхание, пытаясь не спугнуть её, не упустить…

– Блядь…– я даже не заметила, как взяла телефон, пальцы действовали машинально, а через мгновение в трубке послышался встревоженный голос отца.

– Что случилось, доча?

– Почему что-то должно случиться? Пап, всё хорошо. Как твои дела?

– Дела? – отец шумно выдохнул, не сумев справиться с растерянностью, и замолчал.

Пыталась вспомнить, когда слышала голос отца в трубке телефона… На Новый год? Или на восьмое марта? А когда я звонила просто так? Тишина длилась долго, наверное, даже слишком, но ни он, ни я не решались заговорить. Слушала его сначала сбивчивое дыхание, невнятное мычание, а потом слух резанул родной звонкий смех.

– Сенька, у меня всё хорошо. Жду, когда мама разрешит спуститься на ужин, у нас сегодня годовщина, и она загнала меня в кабинет, чтобы не подсматривал, не поднюхивал и под ногами не путался.

– Годовщина… – зажмурилась, задыхаясь от всхлипов, что раздирали моё горло, но нельзя