Я больше тебе не враг (СИ) - Маргарита Дюжева

Кажется, мне надо обновить своей репертуар сказок, если, конечно, доживу до того времени, когда будет кому рассказывать.

Тем временем Кирсанов пропадает из поля зрения, но я слышу, как внизу хлопает дверь. От этого звука будто сразу снижается уровень кислорода. Хочу вдохнуть, а никак.

Тяжелые шаги поднимаются по лестнице и ведут в кабинет. И спустя миг раздается громкий голос:

— Иди сюда.

Я бы рада сделать вид, что он это не мне, но в доме никого кроме нас нет. Поэтому собрав в комок всю свою храбрость, покорно плетусь на встречу судьбе. Только оказываюсь не готова к тому, что первой фразой, как только я переступлю через порог, станет:

— Раздевайся.

* * *

Меня будто молнией прошибло от макушки и до кончиков пальцев. Перетряхнуло так, что зубы клацнули.

— Максим…

— Раздевайся.

Он решил меня совсем опустить? Куклой сделать, которая по щелчку будет выпрыгивать из трусов?

Вспыхивает бешенство и одновременно с ним такая горечь по венам растекается, что словами не передать. Когда-то все было иначе. Когда-то…

— Я неясно выразился? — Кирсанов продолжает доламывать меня.

Он снова нацепил такую маску, сквозь которую мне никак не пробиться, не увидеть какие бесы скачут внутри, за непроницаемым фасадом.

— Может, еще на колени опуститься и виляя жопой к тебе ползти? — огрызаюсь, а саму от обиды коробит.

Хмыкает. Так пренебрежительно, что я краснею и тут же злюсь на саму себя за столь явную реакцию.

— Для такого рода развлечений есть профессионалки, которые и вилять красиво умеют и жопа-огонь.

— Так почему бы тебе …

— Раздевайся, — небрежным жестом обрывает мое пламенно возмущение.

Я не выдерживаю:

— Кирсанов! Если ты думаешь, что тот случайный срыв дает тебе право.

— Срыв ничего не значит. Закипело, триггернуло и вышло из-под контроля. А потом отпустило. Не мне тебе рассказывать, как это работает.

От его тона холодного и даже как будто брезгливого меня еще сильнее душит обида. Я чувствую себя никчёмной, использованной и дешевой.

— Ты…

— Я, дорогая я. А теперь скидывай барахло, я посмотреть хочу.

Я упираюсь, смотрю на него по-волчьи, отказываясь подчиняться:

— Ты меня миллион раз видел. Или думаешь что-то новое появилась? Третья грудь выросла?

Ухмыляется. Так недобро и хищно, что мороз по коже. И одной единственной фразой выбивает землю у меня из-под ног:

— Твоя грудь меня мало интересует…а вот беременный живот это да…это крайне интересно.

И все.

Меня будто парализует. Замираю под его взглядом, до боли вцепившись в низ растянутой футболки, не дышу, не моргаю, не шевелюсь.

— Я не понимаю, о чем ты.

Ухмылка становится шире:

— Серьезно? — неспешно поднимается из-за стола, а я пячусь и спустя три шага упираюсь спиной в дверь. Пытаюсь нащупать ручку, но не могу. Пальцы не слушаются.

А бывший муж приближается. Неспешно, заправив руки в карманы, не отводя от меня взгляда.

— Максим, — горло сводит спазмом. Я не могу найти нужных слов, не помню, как говорить, в голове гремит только одно «он знает!».

Кирсанов останавливается рядом. Слишком близко, но мне больше некуда сдвигаться. Рука, так и не нащупав дверную, ручку обессиленной плетью падает вдоль тела.

— Думала, сумеешь скрыть?

Сжимаюсь, а Макс по-хозяйски, не спрашивая и пресекая любые возражения, кладет руку мне на живот.

У него жесткая, горячая пятерня, которая обжигает даже сквозь ткань. В простом прикосновении нет ни ласки, ни трепета, только жесткое желание убедиться и подчинить.

Не давит, но прижимается крепко.

— Тверже, чем обычно. Плотный.

Я закрываю глаза, чтобы он не смог увидеть то, что ему не надо. То, что я никогда ему не покажу.

Я столько раз представляла себе этот момент. Столько бессонных ночей провела, фантазируя о том, как бы он отреагировал, если бы мы по-прежнему были вместе. Он наверняка был бы рад. Улыбнулся бы как мальчишка, уткнулся бы носом в живот и прошептал «Таська, а так счастлив. Спасибо, маленькая»

Он был бы тем мужем, который посреди ночи ворчит, но собирается и едет в магазин, потому что невыносимая беременная жена срочно захотела клубники под чесночным соусом, утку по пекинский и мороженого.

Это все могло бы быть правдой…в другой жизни. А в той, что сейчас Кирсанов стоял рядом, не произнося ни слова, и его рука на моем животе каменела.

— Откуда ты узнал? — по щекам бегут слезы, но я не пытаюсь из сдержать, у меня на это нет сил. Выжата, как лимон, выпотрошена, — как догадался?

— Догадался? — снова усмешка, от которой немеют ноги, — Змея твоя рассказала.

— Змея? — я сначала не понимаю, о чем он, но потом будто молнией пронзает, — ты нашел Алексу?!

— А чего ее искать? Сама пожаловала.

— Но…как… она не могла…не должна была…

— После вашей переписки она не могла усидеть и примчалась спасать подругу. Слишком уж ты бледной и несчастной выглядела.

Я с трудом перевожу дыхание:

— Ты специально оставил телефон… знал, что я им воспользуюсь?

Макс невозмутимо жмет плечами.

Обыграл! Обвел вокруг пальца! А я, дура, повелась! И даже то, что не в себе была после болезни не может служить оправданием! Если бы не та переписка, Алекса бы сидела в безопасности, а бывший муж ничего бы не узнал про ребенка.

— Где она?

— В прекрасном месте.

— Что ты с ней сделал?

— Без комментариев. — Он непробиваем, как обломок льда.

Его рука все еще на моем животе. Я пытаюсь отстраниться, сползти в бок, но не выходит. От моих жалких попыток сбежать, его глаза лишь хищно прищуриваются.

— Отпусти, — хватаюсь за запястье и все-таки отпихиваю его от себя, — не тронь меня!

От отступает, но выражение лица, такое, что становится не по себе:

— Срок.

— Ты не имеешь отношения к этой беременности.

Раздраженно отмахивается от моих последних слов, на корню обрывая возможность соврать, и повторяет вопрос:

— Какой срок? Не трать мое время на выяснение столько простого вопроса.

Я сдаюсь:

— Одиннадцать недель.

Кирсанов замирает, подняв взгляд к потолку, явно считает, потом удовлетворенно кивает.

— Значит забеременела еще до того, как начала мне всякое говнище подливать. Это хорошо.

Его «хорошо» мне совсем не понравилось. Особенно то, каким деловым каким это было произнесено.

— Хорошо?

— Сын или дочь родятся здоровыми.

У меня холодеет ладони:

— И что потом?

Бывший муж смотрит на меня в упор и произносит без единой эмоции:

— Ты же знаешь, — в глазах ноль сомнений, — я не оставлю его или ее с тобой.

* * *

— Кирсанов, это не