Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - De Ojos Verdes

Мне нельзя сейчас оставаться, я точно прибью эту сумасшедшую.

Вылетаю из квартиры, скрежеща челюстью.

Как же всё это нелепо, до жестокости глупо. Скомканно, размыто и совершенно неоправданно.

Мы и вправду заигрались.

21. Лус

Вытираю запотевшее зеркало и пытаюсь разглядеть свое размытое отражение. Никогда бы не подумала, что люди действительно прибегают к этой киношной сцене, с бесцельной бесстрастностью выискивая что-то на лице. Искаженной кляксой вырисовывающемся на серебряной глади.

Как можно ничего не чувствовать? Ничегошеньки.

Всё смотрю и смотрю.

Меня будто коротнуло, вывело из строя замыканием.

Я в домике, где царит нелепое бестолковое спокойствие.

Первый поцелуй, первое прикосновение, первый секс… ничего этого у меня больше не будет. Попрано нечто важное, чистое, прекрасное. Всё могло произойти правильно, но я талантливо запорола течение событий, не дав свершиться красивым моментам в будущем.

Прикладываю ладонь ко лбу, стягивая прилипшие пряди к виску.

Как бездарно я профукала самую большую девичью ценность.

Уголки губ кривит печальная улыбка. Это даже мысленно звучит с пафосом — я поставила жирный крест на своей чести.

М-да.

Пускаю холодную воду и жду, пока она приблизится к ледяной. После адово горячего душа умываюсь ею, уповая на контраст, который может помочь прийти в себя.

Но нет. Просто замерзаю.

Бреду в спальню и нахожу в недрах шкафа Кети самую теплую пижаму и носки. Меня так знобит, что облачаюсь с армейской скоростью, стремясь согреться.

Игнорируя открытую пачку презервативов на тумбочке, будто ядовитую змею, убираю постельное белье, оставляя голый матрас и подушки. Закидываю в барабан стиралки, но не задаю программу, ночь на дворе, соседи спят, а стены здесь тонкие.

Возвращаюсь в комнату и опускаюсь на ковер, спиной упираясь в бортик кровати. Сверлю темноту за окном немигающим взглядом и обнимаю колени механическим жестом.

Ну и зачем? Как? Почему я допустила эту фатальную ошибку?

В груди расползается дыра.

Я никогда не страдала склонностью к опрометчивым поступкам, не шла на неоправданные риски, не вступала в бессмысленные споры. С детства была слишком сознательной для беспросветных глупостей. Все мои действия были выверены, имели четкую цель. А сейчас мир опрокинулся. Я растеряна. Обескуражена собственным поведением.

Думаю о Марате. Он первый парень, который мне понравился. Я предполагала, что между нами может возникнуть что-то искреннее, у чего будет шанс перерасти в нечто большее. По-девчачьи впадала в мечты перед сном, крутила какие-то сцены, разрешала воображению унести меня за пределы реальности.

А что же Барс, которому я так легко отдалась?.. Всего лишь феноменальное помутнение. Ставшее спонсором крутого разгона от нецелованной до искушенной.

Проступает недоумение.

Что с этим делать?

Как привыкнуть к горькому вкусу никчемной победы?

Следующий час расходую на то, чтобы не дать внутреннему каркасу развалиться окончательно. Душý боль в зародыше, не позволяю разрастись отчаянию и отгоняю слезы. Никогда не была плаксой. Я справлюсь.

Дверной звонок пугает неожиданностью.

Вздрагиваю и несколько секунд хмурюсь.

Не хочу его видеть, зря пришел.

Но когда трель повторяется, нехотя плетусь в коридор

— Чего тебе? — с усталым безразличием впускаю парня.

Барс огладывает мое одеяние не по сезону, но никак не комментирует. Молча снимает обувь и мрачно шагает к ванной. Наблюдаю, как моет руки. Чистюля сахарная.

— Передумал бросать тебя на произвол судьбы, чекануш.

Вот так заявление.

— В смысле, передумал, — не выражаю никакой заинтересованности, — а как же мои страдашки? Я уже меланхоличный плейлист подготовила, чтобы официально принять свою участь.

— Послушаем вместе.

— Ты поплачешь со мной?

Короткий закрытый взгляд, полный напряжения, и Таривердиев нагло обходит меня, вваливаясь в спальню. Меньше всего сейчас я нуждаюсь в разговорах с ним, поэтому захожу следом и включаю ноутбук. Через минуту помещение затапливает тонким голоском «Максим», вещающим:

— Я так привыкла жить одним тобой, одним тобой…

Я воспроизвела рандомную композицию, выданную поисковиком на запрос «грустные песни».

Стоим с Барсом и смотрим друг на друга без тени улыбки, хотя ситуация безбожно дурацкая. Я так манифестирую о своем намерении всё же остаться одной, а он — игнорирует это намерение и неподвижно слушает весь первый куплет. Весь! Терпеливый гад!

А потом неожиданно срывается с места и дергает меня за руку, заставляя приблизиться к себе. Кладет мои ладони на свои плечи, а сам осторожно перемещается мне на талию. Причем, в рамках приличия.

И мы начинаем медленно кружиться. Очень-очень медленно.

Я деревенею и позволяю эти манипуляции, чувствуя себя крохотной балериной в шкатулке, заводимой ключиком.

Поверить не могу — мы танцуем?!

Кто из нас более крезанутый?

Жгучие, жгучие глаза напротив. Что в них изменилось?

— Вот теперь ты меня пугаешь. По-настоящему, — шепчу, выбитая из колеи.

— С тобой не сравнюсь, поверь. В шоке от тебя, химера. У меня мозг буксует от твоих выступлений.

— Ты очень много обзываешься.

— Не совсем. Констатирую факты по случаю.

— О, надо же. Теперь не буду переживать, что я чучундра. Это не агрессивно окрашенная кличка, всего лишь факт по случаю.

— Ну, я тоже в твоей интерпретации получаю не лучшие звания. Пушистый, блохастый, бубенчатый… продолжать?

Мотаю головой и вздыхаю.

Отстраняюсь, не дожидаясь окончания песни, выключаю ноутбук и сажусь на ковер, как до прихода Барса.

С каждым словом в диалоге из меня будто душу вынимают порционно. Я не просто устала, я сломалась.

Вот бы он понял, что ему лучше уйти. Сил спорить нет.

Но не судьба.

— Почему ты одна? — присаживается рядом и зеркалит мою позу, сгибая ноги в коленях и откидываясь на бортик кровати.

Оба смотрим в окно на только-только зарождающийся рассвет. Яркие градиентные цвета на пару секунд отвлекают меня от собеседника.

— Кети у жениха, я же говорила.

— А твоя семья? Как они отпускают сюда? Чем ты объясняешь ночные выгулы?

— Ночные выгулы, — фыркаю. — Как будто я по дискотекам шляюсь.

— Технически — почти. Так что?

— Родители Кети ученые-археологи, три четверти года их не бывает в городе. Раньше с ней жила бабушка, но полгода назад уехала к себе в село. Родные справедливо решили, что Кети с наступлением совершеннолетия стала достаточно взрослой для самостоятельной жизни.

— Завидуешь?

Не знаю, как так выходит, но его беззлобное ехидство заставляет меня рассмеяться:

— А то.

— Значит, ты ночуешь половину недели у подружки, и это оправдывается тем, что ей страшно в одиночестве?

— Слишком примитивно мыслишь, Барсик, — поддеваю, устраивая голову на согнутых коленях. Терять мне больше нечего, поэтому отвечаю честно, надеясь, что после утоления информационной жажды гость уйдет. — Мы с Кети примерно год занимаемся английским с одной американской преподавательницей, немного владеющей русским. Из-за разницы во времени это всегда происходит ближе к ночи. Дома я мешаю бабушке с дедушкой громкими разговорами. Как-то плавно мы пришли к тому, что я ночую у Кети в урочные дни, да и вместе веселее грызть гранит науки. Вообще, знаешь, Кети — моя единственная блажь по жизни. То есть, блажь, которую мне позволяли. Мы с ней похожи, наверное, поэтому и притянулись. Обе воспитываемся старшим поколением, а не родителями.

Барс хмыкает. Напоминая невзначай, что тоже из этой лиги.

— Я знаю, что ты спросишь сейчас. А как же занятия, если я работаю. Кети включается одна, я потом нагоняю по материалам.

— Зачем тебе эта работа?..

Самая нижняя полоса горизонта становится светлее. На часах — половина седьмого. Я сижу с парнем, с которым переспала несколько часов назад под влиянием очень странных обстоятельств и делюсь своими секретами.