Любовь моя, Анайя - Ксандер Миллер

— Я пришел поговорить с doktè Леконтом.

Клод переступил через порог и прикрыл за собой дверь.

— Не знаю, зачем тебе вздумалось сюда прийти, но ты совершил серьезную ошибку, — прошептал он. — Ее увезли. Здесь тебе искать нечего.

Из глубин дома до них донесся громовой голос доктора.

Зо и шофер обменялись долгим взглядом.

— Ошиблись дверью, doktè, — бросил Клод через плечо. — Ищут комиссара Кледанора.

Снова раздался голос доктора, на этот раз гораздо ближе, с дальнего конца холла.

— Что им нужно от комиссара?

Зо подался к двери и толкнул ее.

Венсан Леконт стоял в конце освещенного холла, босой, в расстегнутой рубашке, с выпирающим над поясом шорт животом. Все у него было внушительно: голос, габариты, принадлежащий ему дом. Черты его лица тоже были значительными и благородными. Широкий лоб прорезали три глубокие морщины, нависающие брови полускрывали глаза. Изо рта у доктора торчала зубочистка, которую он жевал.

— Что тебе нужно от комиссара Кледанора? — осведомился Леконт.

— Я пришел не к комиссару, — ответил Зо. — Мне надо поговорить с вами, doktè.

— Ты заболел?

Зо помотал головой.

— Я из бригады Поля.

Леконт впервые поднял голову.

— Тебя прислал Поль?

— Бригадир не знает, что я здесь.

— В чем дело, Клод? — спросил Леконт, выковыривая что-то из передних зубов. — Что-нибудь стряслось с кем-то из строителей?

Зо всю дорогу готовился поведать доктору о своих чувствах к его дочери. Но теперь, оказавшись с ним лицом к лицу, растерялся.

— Я по поводу жалованья, — сказал он. — Нам не платили с июля.

Леконт вынул изо рта зубочистку и заговорил, тыча ею в воздух:

— Вот в чем проблема этой страны! Всем вынь да положь зарплату по первому требованию. Видимо, сколько именно вам причитается, вы тоже решите сами.

— О цене сговаривались вы и Поль.

— А Поль должен был передать вам, — подхватил Леконт, — что деньги задерживаются в Порт-о-Пренсе. Это не от меня зависит.

Не зная, что еще сказать, и чувствуя, что разговор подходит к концу, Зо вытащил из кармана сложенную ведомость. К его удивлению, Леконт, протиснувшись мимо Клода, распахнул дверь и взял листок.

— Я не банкомат, к которому можно подойти в любое время дня и ночи! — Тем не менее доктор заглянул в ведомость. — Ты был в бригаде, которая работала у меня по воскресеньям? — Леконт посмотрел на Зо чуть пристальнее, чем раньше. — Да. Теперь я тебя вспомнил. Силач, таскавший цемент. По сколько мешков за раз?

— По шесть, — ответил Зо. — Три на каждом плече.

— Сколько же они весили?

— «Национальный бренд» продается в восьмидесятифунтовых мешках.

Доктор присвистнул.

— Да, я хорошо тебя помню. Le bourik. Осел. Как твое настоящее имя?

И в этот момент Зо понял, что ошибся в расчетах, а Терез и Поль были правы. Венсан Леконт никогда не даст Зо своего благословения, и как только молодой человек представится, даже эта напускная любезность сразу исчезнет. Зо назвал свое имя так, будто оно ему ненавистно, будто он проделал весь этот путь против своей воли только затем, чтобы произнести его вслух, признаваясь тем самым в своей преступной бедности и ничтожности. Здесь, рядом с этими двумя людьми, имя его сделалось тяжелым, как мешок с цементом.

Крыльцо освещала электрическая лампа, и было так тихо, что Зо слышал жужжание насекомых у себя над головой.

Леконт снова вытащил зубочистку изо рта.

— Ты инструктор по плаванию с пляжа Таино.

Встретившись взглядом с доктором, Зо ощутил тот же испуг, который охватил его, когда, ныряя за жемчугом, он заметил акулу: куда ему с ней тягаться.

— Rete la, — продолжал Леконт. — Подожди минутку. Возможно, у меня все же есть кое-что для тебя.

И бросил Клоду вполборота:

— Al cheche sak la. Сходи принеси пакет.

Когда Зо и Леконт остались на крыльце, под затейливой лампой, вдвоем, доктор заговорил тише:

— Мы оба знаем, что ты явился не за деньгами.

Зо впервые стоял так близко к Леконту и не мог не заметить его сходства с Анайей. Его губы имели ту же форму и даже цвет — оттенок спелого баклажана. Но у Анайи ротик казался очень подвижным, способным целиком менять выражение ее лица; рот Венсана Леконта был тверд и недвижим, как камень.

— Верно, — ответил молодой человек. — Я пришел поговорить об Анайе.

Это имя в его устах прозвучало странно, будто иностранное слово, произнесенное им впервые. Лишь только оно сорвалось с губ, как Зо захотелось поймать его и затолкать обратно.

Глаза у доктора стали прозрачными и светлыми, лицо перекосилось от возбуждения.

— У тебя хватает дерзости заявляться ко мне домой и говорить о моей собственной дочери так, словно я ее не знаю!

— Я все сделал неправильно, — начал Зо. — Мне следовало сначала прийти к вам. Понимаю, я не тот, кто вам нужен. Я не богат. Зато я упорно трудился всю свою жизнь. Я честный, и на меня можно положиться.

— Эти качества ценят в осле, — рявкнул Леконт, — а не в человеке.

— Я вырос на тростниковых плантациях, где меня научили драться и работать, — продолжал Зо. — Именно этим я и собираюсь заниматься. Я рубил сахарный тростник и дрался за доллары у бензоколонки в Гранд-Ансе. Я не стану оправдываться перед вами за такую жизнь, так же как рыба не станет оправдываться, что плавает в море. Другого я не знал. Я бы и дальше так жил, не встреть я ее. — Анайя словно стояла между ними, такая же осязаемая, как аромат бугенвиллей в горшках. — После нашего знакомства все изменилось. Я понял, что не смогу вести прежнюю жизнь. Она заставила меня осознать, что я родился на свет не только для того, чтобы добывать трудом пропитание. Но и для многого другого. Для того же, что и богачи в Петьонвиле[64] и Нью-Йорке.

Доктор не ожидал от Зо такой исповеди и неприязненно воспринял его прямодушие и непосредственность.

— И для чего же?

— Чтобы иметь семью, — ответил Зо. — Чтобы моим детям жилось лучше, чем мне.

— И как же жилось тебе?

— В юности мне сказали, — Зо поднял голову, — что я самый бедный человек в западном мире.

— Лучше скажи-ка мне вот что, travayè. — Леконт был так же высок, как и Зо, и так же могуч, но плечи его под рубашкой казались бесформенными. — Как ты собираешься заботиться о моей дочери и этой твоей семье на доллар шестьдесят центов в