Развод. Пусть горят мосты (СИ) - Бестужева Стася

– Конечно, нет! – она подходит ближе, пытается взять мои руки. – Но последнее время ты такая напряженная, уставшая. Может, тебе показалось...

– Показалось? – вырываюсь из её рук. – Мне показались интимные сообщения? Показались счета за подарки, которые я никогда не получала? Показалась квартира на два миллиона?

– Тише, – шипит она, снова оглядываясь наверх. – Дети услышат.

– Дети и так все знают! – говорю я, не сдерживаясь. – Павел водил их к своей любовнице! Заставлял хранить секреты! Покупал их подарками и развлечениями, а потом рассказывал, какая мама плохая – всегда на работе, всегда уставшая!

Мама бледнеет, медленно опускается обратно на диван.

– Этого не может быть, – говорит она тихо. – Павел не мог... он же любит детей.

– Любит. По-своему. Но это не мешает ему использовать их как оружие против меня.

Долгая пауза. Мама смотрит в пол, и я вижу, как в её голове борются два образа – Павла-зятя, которого она знала тринадцать лет, и Павла-абьюзера, о котором я рассказываю.

– Покажи, – говорит она наконец. – Покажи эти... доказательства.

Сажусь рядом, открываю папку с документами. Сначала – скриншоты переписки. Мама читает молча, и с каждым сообщением её лицо становится все бледнее. Особенно болезненно она реагирует на слова Павла о том, что я «слишком занята пациентами, чтобы замечать что-то вокруг».

Потом – банковские выписки. Счета из ресторанов, которые я никогда не видела. Платежи ювелирному магазину. Перевод денег за квартиру.

– Господи, – шепчет мама, когда я заканчиваю показ. – Лена, я... я не знала.

– Никто не знал, – говорю я. – Павел умеет играть роль идеального мужа на публике. Проблема в том, что эта роль – именно что игра.

– Но почему он мне звонил? Зачем рассказывал, что ты... неадекватная?

– Потому что готовится к войне, – объясняю я. – Ему нужны союзники. Люди, которые поверят, что проблема во мне, а не в нем. Свидетели, которые в суде скажут, что я неуравновешенная мать.

Мама вздрагивает:

– Суд?

– Развод будет не мирным. Он уже начал прятать активы, настраивать против меня родственников, коллег. Распускать слухи о моем психическом здоровье.

– Но дети...

– Именно поэтому я борюсь. Чтобы защитить их от его манипуляций.

Мама молчит долго, переваривая информацию. Потом неожиданно встает, подходит ко мне, обнимает.

– Прости меня, – говорит она, и в её голосе слёзы. – Прости, что поверила ему, а не тебе.

Обнимаю её в ответ, чувствуя огромное облегчение. Наконец-то. Наконец-то кто-то из близких людей поверил мне, а не Павлу.

– Все в порядке, мам. Главное, что теперь ты знаешь правду.

– Что мне делать? – спрашивает она, отстраняясь. – Как я могу помочь?

– Просто поддерживай меня. И если он ещё раз позвонит тебе с жалобами на мою «неадекватность», скажи, что обсудила со мной ситуацию и все поняла.

– Обязательно, – кивает она. – А может, мне стоит самой поговорить с ним? Сказать, что знаю о его... о той женщине?

– Ни в коем случае! – быстро говорю я. – Это только навредит. Он поймет, что я показала тебе доказательства, и станет осторожнее. Пусть думает, что его план сработал.

Мама кивает, хотя вижу – ей хочется немедленно высказать зятю все, что она о нем думает.

– Знаешь, – говорит она задумчиво, – я всегда чувствовала, что с Павлом что-то не так. Слишком он... правильный. Слишком обаятельный с чужими людьми. Но думала, это просто особенности характера.

– Почему никогда не говорила?

– А что я могла сказать? «Дочка, твой муж слишком успешный и красивый»? – она грустно улыбается. – Ты была счастлива. По крайней мере, выглядела счастливой.

Была ли я счастлива? Или просто играла роль счастливой жены, как Павел играл роль идеального мужа? Иногда трудно отличить настоящие чувства от тех, которые, как нам кажется, мы должны испытывать.

– Мам, а ты останешься на ночь? – спрашиваю я. – Завтра суббота, можем с детьми провести день вместе. Им будет приятно.

– Конечно, – она гладит меня по волосам, как в детстве. – И знаешь что? Завтра пойдем к нотариусу. Оформим на тебя дарственную на мою квартиру. Если этот... если Павел попытается оставить тебя без крыши над головой, у тебя будет запасной вариант.

От её слов на глаза наворачиваются слёзы. Мамина двухкомнатная квартира в старом районе – не дворец, но это крыша над головой. И главное – это поддержка, конкретная, материальная поддержка, а не просто слова сочувствия.

– Спасибо, – говорю я, обнимая её. – За все.

– Это тебе спасибо, – отвечает она. – За то, что открыла мне глаза. За то, что не озлобилась на меня, когда я пришла с обвинениями.

Мы поднимаемся наверх. Устраиваю маму в гостевой комнате, приношу свежее белье, полотенца. Когда выхожу в коридор, вижу тонкую полоску света из-под двери Ники. Она не спит.

Тихонько стучу. Слышу шорох, потом:

– Войди.

Ника сидит в кровати с планшетом, но экран погашен – значит, не читала, а прислушивалась к нашему разговору с мамой.

– Привет, – говорю я, присаживаясь на край кровати. – Не спится?

– Слышала, как приехала бабушка, – признается она. – А потом вы долго разговаривали внизу. Громко.

– Прости, если разбудили.

– Не разбудили. Я не спала, – она откладывает планшет, смотрит на меня серьёзно. – Мам, бабушка поверила папе? Что ты... больная?

Моя проницательная девочка. Конечно, она все поняла.

– Сначала да, – отвечаю честно. – Но потом я показала ей доказательства, и она все поняла.

– Значит, папа звонил не только бабушке?

– Вероятно, нет.

Ника хмурится, и на её лице – взрослое понимание ситуации.

– Он пытается всех настроить против тебя. Чтобы если дело дойдет до суда, все сказали, что ты плохая мать.

– Да, – подтверждаю я. – Примерно так.

– Но у нас же есть доказательства! – возмущается она. – И я буду свидетельствовать! Расскажу, как он врал про "тетю Веронику", как заставлял нас молчать!

– Ника, – беру её за руки, – я очень ценю твою поддержку. Но ты ребёнок. Твоя задача – учиться, играть с друзьями, заниматься музыкой. А не участвовать в судебных процессах.

– А как же справедливость?

Справедливость. Такое простое понятие в детском восприятии. И такое сложное – во взрослом мире.

– Справедливость восторжествует, – обещаю я. – Но без твоего участия в качестве свидетеля. Взрослые разберутся между собой.

Она кивает, но вижу – не очень убеждена. В её возрасте хочется активно бороться со злом, а не сидеть в стороне.

– Мам, – говорит она вдруг, – а если папа предложит мне выбрать, с кем жить... что мне отвечать?

Сердце сжимается. Когда-нибудь этот вопрос неизбежно будет задан – судом, органами опеки или самим Павлом.

– Отвечай честно, – говорю я. – То, что чувствуешь сердцем. И помни – любой твой выбор будет правильным. Я буду любить тебя, что бы ты ни решила.

– Тогда я хочу остаться с тобой, – говорит она без колебаний. – А Данилка тоже. Он просто пока не понимает, что происходит.

– Возможно, – соглашаюсь я. – Но он имеет право на собственное мнение, даже если оно будет отличаться от твоего.

– Он не выберет папу, – уверенно заявляет Ника. – Папа для него как аттракцион – весело, но не каждый день. А ты... ты дом. Понимаешь?

Понимаю. И от этого понимания становится одновременно больно и радостно. Больно – потому что дети видят то, что должно было остаться скрытым от них. Радостно – потому что, несмотря на все попытки Павла меня дискредитировать, они остаются на моей стороне.

– Спи, милая, – говорю я, укрывая её одеялом. – Завтра у нас хороший день. Бабушка с нами, можем пойти куда-нибудь втроём.

– Втроём? – переспрашивает она. – А Данилка?

– Вчетвером, конечно, – смеюсь я. – Оговорилась.

– А папа?

– Не знаю. Посмотрим.

Выхожу из её комнаты и понимаю – сегодняшний день стал поворотным. Павел пытался привлечь на свою сторону мою мать, но добился противоположного эффекта. Теперь у меня есть ещё один надёжный союзник. А завтра – документальное подтверждение этой поддержки в виде дарственной на квартиру.