Искусство непослушания - Аля Корс

Их загородный дом, тот самый, «с садом, где нет камер», был достроен. Он и правда был уютным, пахнущим деревом и сиренью, которую Вероника посадила вопреки всем советам садовника («Не там, не вовремя!»). Хаос и порядок нашли хрупкий баланс: её яркие подушки мирно уживались с его строгими кожаными креслами, а на его идеально организованном рабочем столе теперь стоял тот самый бронзовый хамелеон.

Они отмечали эту годовщину не в дорогом ресторане, а дома. Приготовлением ужина занимались они сами, что было отдельным приключением, полным взаимных подшучиваний и летающей муки. Александр отвечал за стейки (идеальной прожарки, разумеется), Вероника — за салат и дико сложный десерт, который в итоге напоминал запеченную лаву, но был съедобен.

— Ну что, — сказал Орлов, поднимая бокал красного вина. Они сидели на террасе, укутанные в один плед, несмотря на тёплый вечер. — Год с того дня, как ты назвала мой кабинет гробом патологоанатома.

— А ты мою стратегию — клоунадой, — улыбнулась Вероника, чокаясь с ним. — И ведь оба были по-свои правы.

— Оба были правы, — согласился он. Его взгляд стал серьёзным. — Это был самый трудный и самый лучший год в моей жизни.

Они молча смотрели на заходящее солнце, окрашивающее лес в золотые и багровые тона. Тишина была не неловкой, а насыщенной, наполненной общими воспоминаниями.

— Тебе никогда не бывает страшно? — неожиданно спросила Вероника. — Не из-за скандалов или бизнеса. А просто… от того, как всё сложилось?

Он задумался, его пальцы переплелись с её пальцами.

— Раньше — постоянно. Боялся потерять контроль. Боялся, что всё рухнет. Сейчас… сейчас бывает. Но это другой страх. Не парализующий. А тот, что заставляет ценить каждый день. Как будто держишь в руках что-то хрупкое и невероятно ценное. И знаешь, что это может разбиться, но это знание не мешает наслаждаться его красотой.

Это была самая поэтичная фраза, которую она когда-либо слышала от него. Она прижалась к его плечу.

— У меня тоже. Иногда просыпаюсь ночью, смотрю на тебя и думаю: «Господи, а что, если бы я тогда не зашла в твой кабинет? Если бы струсила?»

— А я думаю о том, что было бы, если бы я вышвырнул тебя вон после твоих первых слов, — он усмехнулся. — Сидел бы сейчас один в своей стерильной квартире, пил виски и ненавидел весь мир. Спасибо, что не дала мне этого сделать.

— Всегда пожалуйста, — она поцеловала его в щёку. — Кстати, о твоей стерильной квартире… У меня есть идея насчёт гостиной в этом доме. Там не хватает…

— … очередного твоего хаоса? — закончил он с притворным вздохом.

— Не хаоса! Яркого акцента! Я присмотрела огромное, абсолютно дурацкое оранжевое кресло в виде ладони.

Орлов застонал.

— Ты хочешь, чтобы наш дом выглядел как съёмочная площадка футуристического фильма?

— А почему бы и нет? Это же наша история. Она не должна быть серой и правильной. Она должна быть… нашей.

Он посмотрел на неё, и в его глазах читалась полная капитуляция, смешанная с обожанием.

— Ладно. Оранжевая ладонь. Но это мой предел. Никаких светящихся в темноте скелетов.

— Обещаю, — солгала она, заранее зная, что светящийся глобус в виде черепа она уже заказала. Это будет его рождественский подарок.

На следующее утро их ждало важное событие. Вероника должна была выступить с лекцией в МГУ на факультете журналистики. Её пригласили как одного из лучших кризис-менеджеров страны. Год назад она бы нервничала, старалась выглядеть старше и строже. Сейчас она надела свой самый яркий, солнечно-жёлтый костюм и не пыталась скрыть улыбку.

Александр поехал с ней. Он сидел в последнем ряду огромной аудитории, затерянный среди студентов, и слушал, как она, заряжая энергией всё пространство, рассказывает о силе честности и чёрного юмора в борьбе с кризисами. Она была великолепна. Умная, остроумная, сияющая. Студенты ловили каждое её слово.

Когда лекция закончилась и толпа окружила её с вопросами, он наблюдал со стороны. К нему подошёл декан, пожилой профессор.

— Александр Викторович, какая у вас потрясающая супруга, — сказал он, пожимая руку. — Какой ум, какая харизма!

Орлов кивнул, глядя на Веронику.

— Да. Она уникальна.

Слово «супруга» прозвучало для него странно и… правильно. Они не были женаты официально. Но за этот год они стали чем-то большим, чем муж и жена. Они стали союзниками, командой, двумя половинками одного целого.

По дороге домой, в машине, он взял её руку.

— Ты была блестяща.

— Спасибо, — она сияла. — А знаешь, что самый частый вопрос был у студентов? «Не страшно ли было идти против системы?» И я ответила: «Страшно. Но когда ты знаешь, что за твоей спиной стоит кто-то, кто в тебя верит, страх превращается в топливо».

Он сжал её руку. Ему не нужны были слова.

Вечером того же дня, когда они разбирали почту, Вероника нашла конверт. Простой, без обратного адреса. Внутри лежала единственная фотография. Старая, потрёпанная. На ней был молодой Александр, лет двадцати пяти, и его отец. Они стояли на фоне строящегося завода, оба в касках, оба улыбались. На обороте было написано всего одно слово, знакомым твёрдым почерком: «Горжусь».

Это была фотография из старого семейного альбома Алёны. Вероника поняла это сразу. Но смысл был не в том, кто её прислал. Смысл был в послании. Это было прощение. Признание. От человека, мнение которого для Александра значило всё.

Она молча протянула фотографию ему. Он взял её, долго смотрел, и его глаза наполнились влагой. Он не плакал. Он просто смотрел, а потом прижал фотографию к груди.

— Спасибо, — прошептал он. И было неясно, кому он говорит это — ей, отцу на фотографии или невидимому отправителю.

Этот вечер они провели в тишине. Сидели у камина, и он рассказывал ей истории об отце. Настоящие, не приукрашенные истории о его победах и ошибках. Это был последний подарок, который ему было нужно сделать. Поделиться своей памятью. Своей историей.

Перед сном Вероника зашла в кабинет. Оранжевое кресло-ладонь уже стояло в углу, выглядывая абсурдно и весело. Рядом на полке стояли подаренный им хамелеон и тот самый кактус-емупа, который переехал с ними из офиса. Символы их безумного пути.

Она взяла со стола рамку, в которую собиралась вставить ту самую фотографию с отцом, и увидела, что в ней уже лежит другой снимок. Это была их совместная фотография, сделанная папарацци месяц назад. Они выходили