Брат моего парня - Виктория Вашингтон

мягким. Это был тот самый редкий тон Коула, когда он говорит честно, но так, будто это признание может убить.

Я медленно повернулась.

Он смотрел прямо на меня. Никаких эмоций. Только эта ровная, выверенная сосредоточенность, от которой всегда хотелось отвернуться первой.

— Я справлюсь, — сказала я, стараясь, чтобы голос был твёрдым.

Он кивнул. Почти одобрительно. Почти.

— В этом я не сомневаюсь, — сказал он.

Я выдохнула — коротко, едва заметно — и всё же выбралась из машины. Ливень ударил в лицо ледяными каплями, по коже пробежал озноб. Я прижала папку к груди, закрывая собой документы, и наклонилась снова к дверце.

— Спасибо, — сказала я. Спокойно. Без лишних эмоций. Но искренне.

Коул ответил не сразу. Будто сам решал, стоит ли отвечать вообще.

— Не за что, — произнёс наконец. — Иди.

Я кивнула и закрыла дверь.

Но, сделав несколько шагов по мокрому тротуару, не удержалась и оглянулась. Машина ещё стояла. Фары отражались в лужах, вода стекала по капоту. Через стекло было видно — он смотрел на меня.

Не на дорогу. Не на телефон.

На меня.

И только когда я подошла к входу здания, он тронулся с места и исчез за поворотом — как будто только это было разрешением уехать.

* * *

Фойе оказалось небольшим, с серыми стенами, запахом кофе и низким гулом кондиционера. Я сняла мокрую куртку, провела ладонью по волосам, выравнивая то, что ещё можно было выровнять после ливня. В зеркальном стекле лифта выглядела чуть бледнее, чем хотелось бы, но глаза — живые, собранные.

На ресепшене сидела женщина лет сорока, с ровно уложенными волосами.

— Фамилия? — спросила она, не поднимая взгляда.

— Бертон, — я назвала имя и добавила — …на собеседование на должность ассистента в аналитический отдел.

— Вторая дверь налево. Назначено через двадцать минут. Но ваш внешний вид, — она сморщила нос.

— Ливень, — сказала спокойно, пожав плечами.

— У всех дождь, — равнодушно ответила женщина давая понять, что дальше говорить не намерена.

Отлично. Начало прекрасное.

Я первым делом свернула в туалет — слишком хорошо понимала, как выгляжу после ливня. Хоть я и успела подсохнуть, но вода в волосах всё ещё стекала по спине, оставляя неприятные холодные росчерки.

Дверь щёлкнула, закрыв меня в крошечной комнате со светлым кафелем и слишком ярким зеркалом. Я подошла ближе и тихо выдохнула: вот она, картина дня — бледная кожа, чуть покрасневшие скулы, влажные пряди, которые я попыталась пригладить пальцами. Конечно, ничего идеального. Но и не катастрофа. Могло быть хуже.

Я включила сушку для рук и направила струю тёплого воздуха в волосы — пусть ненадолго, но это спасло общую ситуацию. Лёгкая тонкая кофточка подсохла быстрее, чем я ожидала.

Руки тряслись так едва заметно, что человек со стороны и не увидел бы. Но я — чувствовала. Всё внутри пульсировало — не страхом провала, нет. Скорее… ощущением, что стою на границе чего-то важного. Как будто если сейчас я поверну назад, то моя жизнь останется в том же бедном круге, где я уже слишком долго топчусь.

Я выпрямилась. Провела ладонями по лицу — собрала себя, как могло бы звучать в инструкциях к жизни, если бы такие существовали.

Когда я вышла в коридор, я уже была почти спокойна. Почти.

Дверь в кабинет была приоткрыта. Я постучала и услышала короткое «войдите».

Внутри — простая комната. Никаких стеклянных панорам, никаких полированных столов, никаких дизайнерских кресел, которыми так любят щеголять корпорации. Всё строго, даже аскетично. Мужчина у окна — высокий, широкоплечий, лет пятидесяти. Пиджак сидел на нём безукоризненно, но в его взгляде не было ни снобизма, ни высокомерия. Только внимательность и усталость человека, который слишком много видел.

— Рэн Бертон? — произнёс он, повернувшись ко мне.

— Да, — я сжала папку чуть сильнее, чем следовало, и вошла.

— Проходите, присаживайтесь.

Его голос был спокойным, но резким — без оттенков, без попытки смягчить углы. Я села на стул, ощущая, как ткань на спине чуть влажная. Надеюсь, это не бросается в глаза.

Он изучал меня пару секунд.

— Насколько я понимаю, вы — первокурсница? — спросил он.

— Да.

— На гранте?

— Да.

Он кивнул, будто ставил галочки в невидимом списке.

— Вы хотите совмещать работу и обучение. Это тяжело, особенно в вашем университете.

— Знаю, — ответила я честно.

— И всё же?

— И всё же хочу.

Слабость тона я не допустила. Он заметил.

И перешёл к вопросам.

Это был не допрос — скорее проверка на прочность. Он спрашивал быстро, будто хотел сбить ритм, но я не дала. Каждое слово, каждый расчёт, каждая логика — всё приходилось вытаскивать из головы в режиме реального времени.

Он перебрасывал меня с темы на тему:

— Как вы анализируете данные? — Как работает ваш алгоритм распределения? — Что будете делать, если задач четыре, срок один, помощников нет?

Он смотрел не на ответы. На то, как я думаю.

Иногда я замедлялась, чувствуя, как мозг лихорадочно перебирает варианты. Иногда — говорила уверенно. И в какой-то момент заметила: он слушает уже не с холодной осторожностью, а с вниманием человека, который не ожидал совпадения уравнений столь ровно.

Внутри вспыхивала маленькая искра гордости — но я гасила её, чтобы не сбиться.

Когда он отложил ручку, я почти не дышала.

Он поднял взгляд.

— Вы удивили.

Слово прозвучало сухо, но не холодно.

— Большинство первокурсников путаются на третьем вопросе. Вы — нет.

Я сглотнула.

— Спасибо.

Он помолчал — долго, оценивающе.

— Вы понимаете, что работа будет тяжёлой? — уточнил он. — Мы не привязываемся к университету. Не подстраиваем график. Дедлайны бывают ночами. Иногда — сутками. И тем не менее… — он чуть наклонил голову, — вы хотите сюда?

— Хочу, — ответила я без дрожи.

— Почему?

Его голос стал мягче. Не добрее — именно мягче, как будто этот вопрос был важнее остальных.

Я посмотрела на свои пальцы, на папку — всю эту тонкую, тщательную подготовку.

— Мне нужна работа, которую я заработаю сама. И которую никто… — я помедлила, — никто не сможет у меня отнять.

Он не ответил сразу. Только смотрел.

Долго.

Потом закрыл папку.

— Вы приняты.

Три слова. Простые. Но будто ударили током.

Я выдохнула — осторожно, почти неслышно.

— Начнете со следующей недели, — продолжил он. — Часы будут гибкими, но ответственность — настоящей. Мы не играем в «стажёров». У нас все работают. В том числе и вы.

Я кивнула.

— Спасибо большое.

Он поднял бровь.

— Не благодарите меня. Вы сделали всё сами.

Когда я вышла в коридор, сердце билось так сильно, что казалось — его слышно на весь этаж. Я поднесла руку