Измена. Верну тебя, жена - Ира Орлова

в полумраке, как паутина на солнце. Её белая кожа почти светится. Она красива. До тошноты. До боли.

Я стою, цепенею, не верю своим глазам. Это не про желание. Это не про секс. Это — её способ вернуть контроль. Последняя карта. Последний трюк. Она всегда так делала. Притягивала. Захватывала. Ломала.

— Катя, что ты… — язык еле ворочается, губы пересохли. Я шатаюсь, как тряпичная кукла, протягиваю непослушные руки не к ней — к куртке. Как будто в этом жесте есть спасение. — Одевайся. Прекрати. Я не хочу этого. Не хочу тебя. Не так…

Её плечи подрагивают, будто она вот-вот заплачет. Или рассмеётся. Или всё сразу.

— Зачем ты это делаешь? — голос мой срывается. — Думаешь, я снова стану тем идиотом, который бросит всё ради твоего тела? Думаешь, это работает? После всего дерьма, что было?

Она не слушает. Ни слова. Ни смысла. Ни границ. Платье летит в сторону, плюхается на спинку стула. А Катя резко тянется ко мне. Будто время её подгоняет. Будто она боится исчезнуть, если не сделает это прямо сейчас.

Тяжёлый, плотный запах её духов сливается с парами алкоголя, и я задыхаюсь, как будто вдыхаю парфюм прямо из бутылки, перемешанный с бензином.

Пальцы её тянутся к моему лицу, щекочут скулы, как провода под напряжением. Она становится на носки, приближается. Дыхание горячее. Почти обжигающее.

— Нет, Катя, прекрати! — рычу, толкаю её. Но руки будто ватные, как чужие, как будто я ими управляю по видеосвязи с десятисекундной задержкой.

Она срывает с меня рубашку. Пуговицы скачут по полу, звенят, как похоронный звон для остатков самообладания.

— Аня… я… — вырывается из меня.

Катя замирает. На секунду. Её лицо темнеет на миг. А потом — снова движение. Рывок. Напор. Волосы падают ей на лицо, она шепчет мне в шею. Губы касаются кожи, оставляют горячие точки, как ожоги.

— Тём, — её голос теперь с хрипотцой, будто она пела блюз в баре три ночи подряд. — Нам надо только переступить черту. Один раз. Вспомнить, как было. Помнишь, как мы кончали вместе? Как твои руки держали меня, как я стонала твоё имя… Это ведь не исчезло. Аня тебе не нужна. Она слишком… правильная. Пусть идёт к чёрту. Она не нужна тебе.

— Да отвали ты! — вырывается из меня. Рычу, почти шепчу, глотаю тошноту, что подкатывает к горлу. — Я не хочу этого, Катя! Не хочу тебя. Не хочу прошлого…

Ноги подгибаются. Голова кругом. Комната качается, будто я на плоту посреди чёртового океана, и единственное, что держит, — край дивана, за который я цепляюсь, как за обрыв.

Но Катя не отступает. Ни на шаг. Её глаза горят. В них — охота. Вся она — капкан.

И вот уже её руки у меня на поясе. Быстро и умело. Будто это не первый раз. Будто репетировала. Пряжка ремня звенит. Молния лязгает. Её пальцы торопливо скользят вниз.

— Катя! — рвано выдыхаю, хочу остановить. — Хватит. Чёрт возьми, хватит…

Она опускается передо мной на колени. смотрит с желанием, чуть раскрыв свои красные, липкие губы, как порноактриса. Только всё это не возбуждает. Не разогревает. Это мерзко. Грязно. Отвращает.

— У тебя не стоит на меня, Тём, — бормочет она зло. — Ничего. Я всё исправлю. Я знаю, как вернуть тебя. Сейчас…

И это максимально мерзко и отвратительно. Меня выворачивает изнутри. Не физически — морально. Как будто я проглотил гниль. Её руки сжимают меня, но моё тело не откликается. Ни огня. Ни страсти. Только пустота. Гулкая. Мёртвая. Уродливая.

— Нет… Аня… уйди… — бормочу. Почти шепчу. Уже не понимаю, кому.

Себе? Ей?

Катя — пиявка. Она лезет. Хватается. Оставляет на мне свои влажные поцелуи. А я... слабый. Жалкий. Просто отступаю назад, к кровати, и падаю на неё. Тяжело, как труп. Всё плывёт. Пружины скрипят.

Темнота медленно затягивает меня, как вязкое болото. Ни Ани. Ни Кати. Ни меня.

Только тишина. Гул в ушах. И грязь. Много грязи.

Глава 20 АРТЕМ

Просыпаюсь от дикой головной боли — словно кто-то вогнал мне в висок ржавый гвоздь и теперь медленно проворачивает его внутри, разрывая мозг на части. Серый, мутный свет лезет через щели в шторах и режет глаза. Я лежу, неподвижно пялясь в потолок, чувствуя, как мерзкий холод липнет к коже, вызывая дрожь.

Холод?

Одеяло сбилось в ногах, простыня скомкана, и я понимаю — я абсолютно голый. Сердце проваливается вниз и болезненно стучит где-то в горле. Медленно, как заржавевший механизм, поворачиваю голову и замираю.

Катя. Рядом со мной лежит Катя.

Растрёпанная, обнажённая, её волосы разметались по подушке, как чёрные водоросли, губы приоткрыты, помада размазана по щеке, тушь растеклась чёрными разводами, превращая её лицо в карикатуру на женщину, которую я когда-то безумно желал.

Тошнота резко подкатывает к горлу, кислая и едкая.

Мы переспали? Я не помню ничего. Пустота, чёрная и вязкая, накрыла воспоминания, оставив только обрывки: её шёпот, её руки, тяжёлый запах духов, и темноту, что опустилась на меня, будто могильная плита.

Голова трещит так, будто может расколоться, но мысли вдруг становятся чёткими, острыми, как стекло. Переспали? Или нет? Не знаю. Но точно понимаю одно: я не хочу её видеть. Больше никогда.

Катя шевелится, простыня шуршит, открывая её тело, и меня мгновенно выворачивает от отвращения. Теперь я вижу её иначе — не идеалом, не роковой соблазнительницей, а жалкой, потерянной, дешёвой женщиной, которая привыкла получать всё слишком легко. Морщинки возле глаз, слегка обвисшая грудь, опухшее лицо с размазанной косметикой — всё это бьёт по моим глазам, уничтожая остатки образа, которым я так долго мучил себя.

Меня воротит от той лёгкости, с которой она раздевалась, лезла ко мне, как готова была упасть на колени и ублажать меня. Словно дешевая портовая девка. Без гордости, чести. От ее прежнего флера стервы и роковой женщины не осталось ни следа. Она рухнула в моих глазах с этого пьедестала, куда-то на дно. И теперь кажется пустышкой, игрушкой, с которой я наигрался ещё много лет назад.

От осознания того, что я мог предать Аню ради неё, меня начинает трясти от злости и отвращения к самому себе. Я не мог… не хотел. Я звал жену, даже пьяный, даже в этом бреду, её имя было последним, что я помню, и теперь эта мысль — что я, может, предал