Измена. Вторая семья моего мужа (СИ) - Шевцова Каролина

Когда мы оказываемся в коридоре, Настя хватает меня за край куртки. Пару секунд непонимающе смотрит на знакомую ткань, потом встряхивает головой, будто сгоняет странное видение. Я напряженно жду. Как глупо, я и забыла, что на мне куртка ее сына.

Так подставиться, спалиться на самой ерунде – мне точно не стоит заводить отношения с женатыми мужчинами. Помимо моральной стороны вопроса, уверена, его жена обо всем догадается в первую же минуту нашей связи.

Мозг лихорадочно придумывает ответ на вопрос: «Почему же я приехала в одежде Никиты». Но оправдываться к счастью не приходится. Наверное, подруга не успевает сопоставить картинку и дикую для себя мысль, а вместо этого снова говорит про моего пока еще мужа:

- Римка, он действительно парализован, и наши не дают никаких прогнозов. Если будет делать вид, что потерял память, не верь, а про ноги правда. Слабая чувствительность.

Хмурюсь:

- Он может доставить вам проблемы?

Мне очень не хочется, чтобы в клинике, где работает Настя, начались проверки и суды. Тот милейший врач, который рассказывал мне о состоянии мужа, не заслужил получить вместо благодарности увольнение и волчий билет. Но подруга равнодушно жмет плечами.

- Не знаю. Нервы попортит, разве что. Уже с утра поднял прокуратуру и Минздрав, но мы тоже не пальцем деланные. О какой реабилитации идет речь, когда он в коме изволил валяться? В общем, отбрешемся.

- Вот и хорошо.

Я ободряюще глажу ее по руке, и, пока она не успела опомниться, пулей проскакиваю обратно в палату, чтобы в следующую секунду замкнуться на замок. Странно, что здесь на дверях вообще есть замки. Тотчас посещает мысль, что, наверное, эта ВИП палата появилась на месте другого кабинета и рабочие просто не стали менять двери, оставили все как есть.

Эта халатность сейчас мне на руку. Потарабанив немного, Настя психует и идет за слесарем, чтобы тот взломал замок. Глупая, она не понимает, что ей не нужно здесь находиться. Что я спасаю ее время и нервы, беру весь удар на себя.

Услышав шум, Белый переводит тяжелый взгляд с планшета на меня и просит:

- Сядь сюда, хоть рассмотрю тебя ближе.

Он хлопает по кровати рядом с собой, как хозяин, который указывает собаке на ее место. Я закусываю губу, чтобы не сорваться и не наговорить лишнего. Скандал мне не нужен. Наверное, стоило бы усыпать его бдительность, сесть рядом, как и просит Филипп, но я не могу. Мне физически противно находиться с ним в одной комнате. О том, чтобы коснуться его рукой не может быть и речи.

- Шери, я так долго был в коме? Кажется, ты очень изменилась за эти две недели. Не заставляй меня сомневаться в себе, просто сядь рядом. – Он усмехается, в голосе появляется непривычный металл. – Или муж калека тебе уже не нужен?

Лицо Белого непривычно каменеет и сейчас он больше похож на восковую фигуру, чем на человека. Страшное зрелище. Я борю в себе желание сбежать из палаты вслед за Настей, силой заставляю не двинуться с места, не проявлять слабости, держаться.

Филип сглатывает. Кадык на шее дергается вниз, прячется за воротом уродливой больничной робы.

- Римма, - он не успевает закончить мысль, как его обрывает Фомичев.

- Филя, Мюнхен дал добро, заказываю билеты. У тебя есть текущая виза? Мне придется делать, но попробую по ускоренной программе.

- У меня и у Риммы стоит Франция, думаю, по ней легко попасть в Германию, - судя по ответу, Белый уверен, что я полечу с ним.

Что ж, придется расстроить благоверного. Отталкиваюсь спиной от двери, делаю шаг вперед и спрашиваю, глядя прямо в глаза Филиппа:

- А Ане Кузнецовой мы успеем сделать визу? Ты же не можешь лететь в Мюнхен без своей любовницы…

Глава 19

Ну, вот и все. Он знает о том, что знаю я. Еще несколько секунд стою в оцепенении, жду от него реакции - удивления, шока, или, упаси Господь, ужаса - но не вижу ничего в серых, пустых глазах. В анатомическом скелете больше жизни, чем сейчас в моем муже.

- Фом, ты не против оставить нас с Риммой наедине, - бросает в сторону Филипп.

Его агент складывает ноутбук в сумку и, засунув ее под мышку, медленно идет к двери. Поравнявшись со мной, Антон останавливается и хочет что-то сказать, но Фил поторапливает его:

- И, пожалуйста, дружище, реши Мюнхен как можно скорее. Кажется, мне точно вреден местный воздух.

Вижу нечитаемую ухмылку на лице Фомичева. Тот сделает все, и даже закопает в парке чей-то труп, если об этом попросит Белый. Но идиллия прекратится, как только муж перестанет приносить издательству деньги. Странно, что при этом сам Филипп свято верит в нерушимость их дружбы. И в крепость наших брачных уз, иначе не сказал бы следующее:

- Милая, Кузнецова провокатор и истеричка, я не знаю всей низости, которую она тебе рассказала, но мне жаль, что ты вообще коснулась этой грязи. Подойди ко мне, девочка, я хочу стереть с твоих губ эту грустную улыбку.

И снова хлопок ладони по кровати. И снова я бьюсь лопатками о дверной косяк, в попытке слиться со стеной.

Филипп пугает. Не безумным блеском во взгляде, а нечеловеческим спокойствием и тоном, которым он говорит эти страшные вещи.

- То есть ты с Аней не спал?

Вздыхает. Тянется к часам на запястье и слишком поздно вспоминает, что их с него сняли, как только Фил поступил в больницу. Ему не на что отвлекаться и некуда бежать. По сути, он даже более безобидный чем моющая губка. А если начнет что-то такое говорить, то я просто уйду. Немощный и жалкий, он больше не имеет надо мной власти. Потерял вместе с тем странным чувством, которое я к нему испытывала. Не любовь, а собачья преданность. Он и обращается со мной по инерции – как с псиной.

- Так ты с ней не спал, - решаюсь повторить вопрос.

- Не будь глупышкой, Шери. – Хмурится этот подонок. – Разумеется, у нас было, я увлекающийся человек, творческая личность и не хотел дергать тебя от работы своими плотскими желаниями.

Вот как завернул. Плотские желания. И я даже ему верю, больно правдоподобно звучит мой муж, вот только бедная Нюра совсем не поняла свою роль в этой социальной пирамиде чувств. Она думала, что стоит на самом верху, как муза и мать сына великого писателя. А оказалась просто подставкой под колено и кое-что еще, отвечающее за «плотские желания».

На секунду мне стало жаль эту дурочку. И себя тоже жаль. Мне понадобилось больше десяти лет, чтобы разглядеть Черную душу Белого. Кузнецова отделалась каким-то годом. Так что не понятно, кто из нас двоих дура?

- Римма, не уходи. Глупо ругаться по такому поводу, я люблю тебя, и ты это знаешь.

- Ты любишь только себя, - отмахиваюсь я, - остальных даже не замечаешь.

Смотрю по сторонам, вижу неприметный табурет, на котором недавно сидел Фомичев. Иду к нему и сажусь, чтобы не дай Бог, не свалиться. Стена за спиной больше не кажется мне такой надежной.

- Фил, я ухожу от тебя.

- Не думаю, что ты это сделаешь, - он упрямо качает головой и смотрит на меня так, что хочется отвернуться.

И я отворачиваюсь. Малодушно изучаю окно, и плевать, что ничего кроме серой кромки неба отсюда не разглядишь.

- Римма, сказать тебе, почему ты не уйдешь?

- Не надо, пускай сохранится интрига.

- Ненавижу интриги. Даже в своих книгах их не пишу.

- Зато пишу я.

- Шееери, это низко. – Я слышу, как он подается вперед и на секунду, на короткий как выстрел миг, цепенею, потому что боюсь, что Филипп подойдет ко мне. И только потом, придя в себя, приказываю себе дышать.

- После всего что ты сделал, я могу поступить низко.

– И что же? Забрал из бедной семьи? Выучил? Женился? Вывел в свет? Обучил манерам? Воспитал? Дал работу? Платил, в конце концов? У тебя была самая высокая по региону зарплата, и ты это знаешь. Так что не понимаю причину твоих недовольств.

- Я очень довольна, Белый, - в раздражении шиплю на мужа, - а когда мы разведемся, то стану еще довольней. Фил, я серьезно.

- Нет, моя милая девочка. Ты не бросишь в беде того, кто почти умер. Мне нужна твоя помощь, без тебя я не восстановлюсь, и мы оба это понимаем. Поступить так с инвалидом низко, а ты не такая. Ты чудесная, светлая, чистая фея, которую мне посчастливилось найти.