Развод. Цена искупления (СИ) - Гранина Анна

— Нет. Домой хочу. Я устала и чувствую себя не важно.

Может быть, заболела…

Рома кивает, и мы выходим из зала. Внутри небольшая пустота. Казалось бы, я должна радоваться, ведь показ удался, но внутри что-то гнетёт. Какое-то предчувствие, которое я пока не могу объяснить.

— Я завезу тебя, а потом поеду к Алисе, — сообщает Рома, садясь за руль.

Алисы тоже сегодня нет рядом с Ромкой. Она подхватила какой-то вирус и уже второй день лечится дома.

— Хорошо, — тихо отвечаю я.

Всю дорогу я молчу, и он тоже не задаёт лишних вопросов. Машина плавно останавливается у дома, и я открываю дверь.

— Спокойной ночи, мам, — говорит Рома.

— И тебе, сынок, — отвечаю я и закрываю дверь.

Но, сделав несколько шагов, я замечаю, что свет в доме горит. Странно. Я точно не оставляла его включённым.

Я поворачиваю ключ в замке, дверь тихо скрипит, впуская меня в дом.

Свет и в прихожей горит.

Странно.

Нить тревоги незримо обвивает грудь, сжимая её всё сильнее с каждым ударом сердца.

Я снимаю туфли, осторожно ставлю их у порога, выпрямляюсь и прислушиваюсь.

Дом молчит.

Но тишина не плотная, не спокойная, а какая-то… напряжённая, словно перед грозой.

И вдруг – звук.

Слабый, приглушённый.

Голос.

Глухой, чуть растянутый в ленивом удовольствии.

Я застываю.

Поднимаю голову вверх, к лестнице.

Шаг за шагом, почти бесшумно, я поднимаюсь на второй этаж.

Каждое движение даётся с трудом, словно воздух стал густым, липким, затягивающим.

Я не хочу знать.

Не хочу слышать.

Но с каждым шагом голос становится отчётливее.

Я узнаю его.

Этот голос принадлежит моему мужу.

Что-то внутри меня разламывается, превращаясь в холодный, острый осколок.

Я подхожу к спальне.

Дверь приоткрыта.

Я толкаю её сильнее.

И мир рушится.

Максим.

Он на кровати, откинувшись на подушки.

Рубашка расстёгнута, оголяя сильную грудь.

Возле него – слишком близко, слишком интимно – сидит Алиса.

Я застываю.

Её волосы спутаны, щеки раскраснелись, а глаза…

Глаза пылают тем самым огнём, который мне знаком.

Тем самым, который принадлежал той… другой… что давно в прошлом.

Я не дышу.

Запах в комнате – это его парфюм, но в нём есть чужой аромат.

Женский.

И если бы только это… но… запах секса… тоже отпечатывается у меня на подкорке.

Я опускаю взгляд.

Простыни смяты.

Бокал с виски стоит на тумбе, наполовину полный.

Они даже не пытались скрыть следы.

Меня бросает в жар, но я остаюсь холодной, замёрзшей до костей.

Максим медленно поворачивает голову, его глаза встречаются с моими.

Я вижу в них осознание.

Не испуг.

Не сожаление.

Просто понимание.

Он не делает резких движений.

Не вскакивает, не бросается ко мне с объяснениями.

Не говорит: «Это не то, о чём ты думаешь».

Просто смотрит, как рушится мой мир.

Как умирает всё, во что я верила.

Алиса замирает.

Её губы дрожат, она судорожно натягивает простыню на плечи.

Но уже слишком поздно.

Я всё вижу.

Я всё знаю.

В голове гул.

Воздух превращается в яд, который я не могу вдохнуть.

И в этот момент за моей спиной раздаётся голос.

Глухой.

Злой.

Разрушительный.

— Что, блядь, здесь происходит?!

Я замираю.

Рома.

Мой сын стоит за мной, но я чувствую, как его взгляд пронзает комнату.

Максим резко переводит глаза на него.

Рома смотрит на отца.

На женщину, с которой собирался строить жизнь.

В его глазах гнев.

Боль.

Предательство.

Он видит всё.

Он понимает всё.

Мы с ним в одну секунду погибаем.

Я стою между ними всеми. Муж… отец. Сын… она.

Я раздавленная.

Сломанная.

Мир рушится.

И я не могу его остановить.

Глава 29.

Вика.

В комнате висит мертвая тишина.

Гул в ушах заглушает всё – даже биение собственного сердца.

Я не двигаюсь. Не говорю. Только смотрю и тону. А голова автоматом записывает каждую деталь на подкорку. Чтобы потом мучать меня до конца моих дней.

Максим сидит на кровати, рубашка наполовину расстёгнута, его грудь поднимается и опускается в неровном ритме. Алиса рядом – её волосы спутаны, глаза распахнуты в панике, губы дрожат. Она судорожно прижимает простыню к телу, будто это может её спасти.

Мир рушится.

Трескается по швам, рассыпается в пыль.

Рома стоит за моей спиной, но я чувствую, как его дыхание становится рваным, тяжёлым. Как его плечи напрягаются.

Он видит всё. Он понимает всё.

Я даже не успеваю повернуться, прежде чем он хрипит:

— Что, блядь, здесь происходит?!

Голос – словно удар плетью.

В одно мгновение Рома срывается с места и бросается к кровати.

Я хватаю его за руку, но он вырывается, рывком сбрасывает мою ладонь и приближается к Максиму.

— Сука… — его голос низкий, срывается на рык. — Ты что, блядь, творишь?!

Максим не двигается. Не шелохнётся. Не поднимает рук, чтобы защититься.

Он просто смотрит на сына.

Рома заносит руку и с силой бьёт его в лицо.

Звук удара пронзает тишину комнаты.

Максим откидывается назад, уголок его губы рассечён, алая кровь медленно стекает вниз по подбородку.

Но он не сопротивляется. Не отвечает на удар.

Он просто сидит.

Принимает наказание.

Как будто знает, что заслужил.

Алиса вскрикивает. Она тянется к нему, но тут же сжимается, как маленький ребёнок, попавший в эпицентр урагана.

— Ты, мразь… — продолжает Рома, его голос дрожит, срывается. Он тяжело дышит, грудь ходит ходуном. — Ты, блядь, отец мне?! Ты, блядь, муж моей матери?! Ты мужик вообще, нахрен?!

Я вырываюсь из оцепенения.

— Рома, — мой голос хриплый, я едва узнаю себя. — Остановись.

— Остановиться?! — он поворачивается ко мне, его глаза полны ярости. — Ты вообще видишь, что он сделал?! Ты понимаешь, что этот ублюдок…

— Я понимаю! — резко обрываю его, моя рука снова ложится на его запястье.

Он дрожит. Вся его фигура напряжена, как натянутая струна. Ещё чуть-чуть, и он взорвётся.

Но я не могу этого допустить.

— Не делай этого, — тихо говорю я. — Не опускайся до его уровня.

Рома смотрит на меня.

Его челюсть сжимается до боли, пальцы сжаты в кулаки.

Максим сидит молча.

Он даже не вытирает кровь с губы.

Он смотрит на сына стеклянными, мертвыми глазами.

И я не вижу в его глазах гнева.

Не вижу страха.

Только понимание.

И, может быть, слабую, едва уловимую тень сожаления.

Алиса начинает тихо всхлипывать.

— Ромка… — её голос дрожит. Она не пытается оправдаться, не пытается убедить его, что всё было иначе. Потому что всё очевидно. — Я… я…

Она задыхается от рыданий. Краснеет. А на шее засос цветет. И я вижу и сын… Рома медленно поворачивает голову к ней.

— Молчи, — говорит он так тихо, что от этого становится страшнее. — Просто… молчи.

Алиса плачет ещё сильнее.

— Прости меня… — она хватает ртом воздух, давится всхлипами. — Я… я люблю его…

Время останавливается.

Господи, дай нам сил!

Я чувствую, как мои лёгкие сжимаются.

Как меня окутывает удушающая тишина.

Любит.

Она сказала это.

Я слышу, как Рома резко вдыхает.

Как его пальцы снова сжимаются в кулак.

— Ты любишь его? — его голос полон яда. Он смотрит на Алису, затем медленно поворачивает голову к Максиму. — А ты? Ты её тоже любишь?

Максим медлит.

Он открывает рот, но закрывает его, словно не знает, что сказать.

А потом просто неопределённо пожимает плечами.

Рома усмехается.

Горько.

Разрушительно.

— Значит, ты просто её трахал, — его губы искажает усмешка. — Мой отец. Мой, блядь, пример и кумир. Самый правильный из всех мужиков этой проклятой планеты. Ты просто… трахал мою невесту?! Я ж её, блядь, люблю! А вы… суки…