Преданная. Невеста (СИ) - Мария Анатольевна Акулова

знаю и знать не хочу. Будь я настоящей шпионкой Смолина, весь вечер запоминала бы имена и хотя бы приблизительно, о чем с ним говорят. Но шпионка я бутафорская, поэтому всё нужное будет заботливо вложено в мои уши Славой, когда придет время отчитываться.

Это позволяет время от времени хотя бы в туалет отлучаться. Там выдыхать. Набираться сил и возвращаться с минимальным запасом энтузиазма, который довольно быстро снова иссякает.

Так и сейчас — Тарнавский забрасывает руку на спинку моего стула, но это не дает мне ни чувства близости, ни защищенности. Ловлю себя на том, что устала. Раздражаюсь. Отворачиваю голову.

На сцене с третьей уже песней выступает одна из самых высокооплачиваемых поп-исполнительниц, под сценой вовсю выплясывают девицы, которые совсем недавно чинно восседали за столами. Трясут Булгари и Картье. Наизусть докрикивают пропущенные певицей слова. Снимают истории и выкладывают прямо там же — не отходя.

Все происходит как на любой из тусовок. Разница только в стоимости нарядов и антураже.

И пусть попади я на это же выступление на каком-то фестивале — точно так же выплясывала бы, сегодня сижу пристегнутой к ноге. Настроение совсем не то. Да и судью «позорить» я права не имею.

Айлин тоже сидит рядом. Поглаживает живот, позволяя убедиться в том, что я не ошиблась. Она беременна третьим. И то и дело смотрит в свой телефон. Улыбается.

Я любуюсь. Мне кажется, нахожу в ней свой островок нормальности. Она ведет себя как живой человек. А еще в данный момент рядом нет ее мужа, что позволяет мне почувствовать себя лучше. Потому что его слова то и дело всплывают в памяти и жалят в самое сердце.

Там, в комнате, он сделал вид, что не питает ко мне негатива. Даже похвалил. Тут я кажусь ему неуместной.

Слежу исподтишка за его женой, пока она не замечает. Испугавшись, пытаюсь дернуться в сторону, но Айлин не дает. На мое колено ложится рука, но не Славы, а женская.

— Устали уже, Юля? — она обращается ко мне на вы. Это очень трогательно и располагает к честному разговору.

— Немного.

Получаю новую улыбку.

— И я.

Улыбаюсь в ответ.

Айлин ждет какой-то словесной реакции еще один вдох, а потом продолжает сама:

— Айдар сказал, что через полчаса будем собираться. Давайте вместе?

Опускаю взгляд и прячу ставшую чуть грустной улыбкой.

Это вы можете диктовать, когда ехать, Айлин. А я, к сожалению, на задании.

Пальцы сильнее сжимают мое колено. Я слышу:

— Я поговорю со Славой.

Одновременно испытываю благодарность и дикий стыд. Его безразличие бросается в глаза. Ужас. Больно.

Не знаю, что ответить.

— Я по дочкам уже очень соскучилась, если честно. У меня их две…

— Я знаю. Слава рассказывал… Про вас.

Поднимаю взгляд на свою соседку. Улыбка Айлин греет. Не могу оторваться.

— Он всегда очень заботливый. Мои девочки от него в восторге. Да и вообще, мне кажется, редко какой мужчина может быть настолько мягким, как Слава. Мой Айдар — только с дочками. А у Славы — сестры. Племянницы. Даже моим достается…

Это очень мило, но во мне вызывает смешанные чувства.

Горло сжимается. Я прокашливаюсь и снимаю с колена женскую кисть.

— Простите, Айлин, я отойду, но если вам удастся договориться со Славой — буду очень благодарна.

Вымучиваю из себя наверняка финальную в этот вечер дежурную улыбку. Отодвигаю стул со скрипом и встаю. Привлекаю внимание Тарнавского.

По платью вверх до профиля скользит его взгляд, но я в ответ не смотрю.

На моем запястье смыкаются пальцы, приходится затормозить и оглянуться.

— Все хорошо? — глаза у него серьезные. Трезвые. Он все контролирует. Струна внутри звенит от перенапряжения.

Нет.

Но отвечаю:

— Да.

Он отпускает. Я иду между столиками, не оглядываясь. Не верю, что провожает взглядом. Не верю, что пойдет следом.

Кажется, даже не моргаю. Не вижу людей. Не вижу ни черта и видеть не хочу.

Оказавшись в уборной, жалею, что не могу позволить себе умыться. Но и стоять в туалете, пока Тарнавский не засобирается — унизительно.

Чтобы не возвращаться слишком быстро в зал — решаю свернуть на балкон.

Приближаюсь без спешки, втягиваю свежий воздух. Замедляюсь перед приоткрытой дверью, и это служит для меня то ли спасением, то ли окончательной погибелью.

В щели отчетливо видно, как под стук каблуков по плитчатому полу передвигается девушка в платье такого же, как у меня, цвета.

Не хочу с ней пересекаться. Застываю, хотя стоило бы развернуться и тихо отойти.

Прикрываю глаза. Слушаю, как щелкает зажигалка. Через несколько секунд веду носом и чувствую запах дыма.

Мужской голос произносит тихое:

— Не бесись, Крис.

Я узнаю одного из мужчин в переговорной. Взрослый сотрудник правоохранительных органов Эдуард. Сегодня он по мне, как и все, просто мазнул взглядом, дав почувствовать себя ничтожестом.

Другое дело «Крис».

— Легко сказать, Эдь.

Ей с ним позволено фамильярное «Эдь» и тон с издевкой. Неважно, что по возрасту он подходит ей в отцы. По влиятельности, возможно, тоже не должен выслушивать от соплячек. Или соплячка здесь — только я?

— Какого черта он ее сюда притащил? Какого черта, блять, сюда? Мне под нос. Отцу под нос. Вообще не понимаю. — Пропитанные раздражением слова бывшей Тарнавского выплескиваются холодной водой мне в лицо.

Противно — не то слово.

— Не бесись, я тебе говорю. — Уверена, и сам Эдуард понимает, насколько его приказ бессмысленен. Кристина в ответ пренебрежительно фыркает. Несколькосекундная пауза отравляет мои легкие чужим никотином, а душу — злобой.

Потому что это нужно для дела. Он меня притащил, потому что это нужно для вашего дела.

— На посмешище себя выставляет. — Но Кристина говорит не с моим внутренним голосом. И не беситься она не может. — Таскает эту соску малолетнюю, как чемодан без ручки. Видно же, что самому стыдно. — Плюется и плюется, не зная, что четко в меня. — Вырядилась еще…

Мужчина хмыкает, пока я утопаю в болоте унижения.

— Разве она одна вырядилась? — Его ирония не дарит мне облегчения. Кристина снова затягивается. А я еле держусь, чтобы не попросить сигаретку и себе.

— Ты не понимаешь, Эдь… Ты его не знаешь так, как я. Такое никогда ему не нравилось. Ему тридцать с хером лет. Что эта овца может ему дать?

— Так может она сосет лучше, чем сосала ты, Крис?

— Заткнись. — Кристина рубит, Эдуард смеется.

Не знаю, из-за дыма или чего-то другого, но дышать мне становится сложно.

— Или хотя бы не блядует… Она верная, видишь же? Это то, что ему сейчас нужно. — Условная «похвала»