Измена. Он не твой - Яна Мосар

оставил ее ночевать в нашей квартире. На что-то надеялся?

– Зачем вообще ты ее прислала ко мне! – резко бросает он, не выдержав обвинений. – Зачем ты вообще отправила ее сюда? Чтобы проверить меня?

– Проверить? Ты дурак?!

Я застываю, словно меня прибили к полу гвоздями, не веря своим ушам. Сердце останавливается на секунду, потом с силой бьет по ребрам, заставляя тело содрогнуться от боли и обиды. Каждое его слово – будто удар под дых, снова и снова.

– А зачем тогда?

– Что? – шепотом произношу, боясь услышать еще раз. – Я виновата? Я отправила ее за детскими вещами, чтобы тебя лишний раз не дергать, а не в твою постель!

– Ты ее отправила, – он делает шаг вперед, его голос становится холоднее, увереннее. – Ты знала, что она ко мне подкатывала, и все равно прислала ее ночью! Твоя вина в том, что она явилась, тоже есть.

– Ты слышишь себя? Ты не можешь контролировать себя, да? Физиология, инстинкты? Что за бред, Ярослав? Просто признай, что ты хотел ее! Хотел, пусть подсознательно, и воспользовался ситуацией!

Он хватается за голову, проводит ладонями по волосам, будто пытается вырвать из памяти эту ночь.

– Я не оправдываюсь, Даша! Но я не хотел этого, слышишь? Я никогда не хотел ее!

– Не хотел, но сделал! – кричу я, чувствуя, как голос ломается. – Не хотел?! Ты мог ее выставить за дверь и отправить домой. Зачем надо было оставлять ее, а?

Ярослав дергается, словно его только что ударили плетью.

– У нее началась истерика, она как больная просила взять вещи, которые тебе, бл* обязательно надо было, чтобы она привезла. Ты не могла подождать, чтобы я это сделал.

– Успокоил?

– Успокоил.

– Даже спрашивать не хочу, как ты ее успокаивал.

– Она пошла в детскую и там уснула. Пытался разбудить, она спит и все. Мне что, надо было ее выкинуть сонную?

– Надо было разбудить. Я представляю, что было бы, если бы я вот так оставила в нашей квартире своего друга.

– Даш, она спала. Я поработал, лег отдыхать. Потом меня то в жар, то в холод кидало. Какая-то хрень, я не знаю, что это было. Просто как наваждение.

– Я тебе скажу, что это… Физиология. Красивая девушка в доме, а ты такой весь одинокий, грустный, жена уехала…

– Не говори ерунду.

– Потому что все твои аргументы какие-то… не смог разбудить, захотелось… все какие-то нелепые оправдания.

Подходит ближе, почти вплотную, я чувствую жар его тела и запах его духов. Запах, который теперь вызывает отвращение и горечь.

– Ты как будто довольна.

– Я?

– Да. Ты сама довела ситуацию до абсурда, – говорит он тихо, но его голос звенит металлической ноткой. – Ты всегда ревновала, всегда сомневалась, и вот – получила, что хотела. Довольна теперь?

Я резко отступаю назад, задевая плечом полку с книгами. Книги с глухим стуком падают на пол, словно рушатся мои последние иллюзии о нем, о нас.

– Да, я еще и виновата!

– Я виноват, но это не было специально, не было преднамеренной измены.

Его оправдания звучат нелепо и фальшиво, а попытки обвинить меня еще сильнее бьют по моей гордости и достоинству. Как он мог сказать такое? Неужели он и правда считает, что виновата я?

Я не могу поверить в то, что услышала только что. Внутри бушует шторм, и нет силы, способной успокоить его. Каждый вдох приносит боль, каждый выдох – пустоту.

Сажусь на кровать и закрываю лицо руками. В голове пульсирует одна и та же мысль: как после этого жить дальше? Как смотреть в его глаза? Как объяснить дочери, почему папа больше не будет ночевать дома? Как Марина могла? Мы же с ней столько лет дружим. Она же всегда рядом. И что, ждала повод, чтобы отбить его?

Сердце ноет, будто в него вбиты тысячи маленьких острых игл. Пытаюсь дышать глубже, успокоить хаос внутри себя, но бесполезно.

И Ярослав переступил черту, которую я не знаю, как простить.

И мне надо поговорить с Мариной, чтобы послушать ее.

А кто тогда эта Анна?

Глава 22

– Мы пришли! – в коридоре голос мамы. – Катюша, ботиночки снимай аккуратно.

Сердце мое на секунду замирает. Я торопливо встаю, вытираю ладони о платье. Лицо – холодное, как маска. Надо собрать себя в кучу.

Катя влетает в комнату, щеки розовые, глаза сияют.

– Мам! Мы с бабуской на качеях катаись, а исе… – она останавливается, замечая Ярослава. – Папа! – кидается к нему с восторгом, – папа, а давай игать! В кухню.

Ярослав, сидевший с каменным лицом, расправляет плечи, чуть натягивает улыбку.

– Ну конечно, зайка. Что делать?

Катя тащит из комнаты миниатюрную кухню, расставляет нам кружки, чайник на плиту ставит. Все это она сносит в гостиную, шумно, с радостным энтузиазмом, как будто ее мир не раскололся.

– Маматька, идем! – зовет меня. – Будем цяй пить.

Я не хочу. Тело будто подморожено. Идти и играть в "семью", зная, что передо мной сидит человек, который с этой семьей поступил, как с ненужным пакетом из магазина – швырнул под дождь.

Но я иду. Потому что для Кати – это важно. Потому что если я сейчас откажусь, она тоже почувствует трещину.

– Папа, повей воду, – командует Катя.

– Уже кипятим, шеф, – смеется Ярослав, и в его голосе – все, за что я когда-то его любила. Тепло. Уверенность. Спокойствие.

Сажусь рядом, берусь за игрушечную чашку. Она такая маленькая, а пальцы у меня дрожат.

Я украдкой смотрю на него. Словно в первый раз. Как он двигается, как держит "чайник". Как смотрит на дочку. С любовью. Без фальши. И снова мысль: ну как? Как можно было спутать? Или не спутать – а просто захотеть? А сейчас прикрыться этим красивым перепутал?

Память, как сорвавшийся ящик с антресолей, высыпает обрывки.

Свадьба. Марина – моя "ангел‑хранитель".

Платье на ней – матовый голубой, словно в ткань замешали рассветный туман. Мы еще смеялись: "Будешь моим личным куском неба, вдруг вдруг дождь?" Она искала тот оттенок целый месяц, таскала образцы по салонам, прикладывала к цвету скатертей, к ленточкам на букетах. Хотела, чтобы фото выглядело "равномерно пастельным", как она говорила.

С самого утра Марина кружила вокруг меня, как