Образцовый доктор - Татьяна Донченко

– Но я сейчас переоденусь и пойду к ней, наберу тебя по видеосвязи.

– Правда?

Он мягко улыбнулся и снова провел рукой по моей спине между лопаток, словно пытаясь успокоить.

– Правда.

– Сп-пасибо тебе… в-вам, Алексей Дмитриевич.

Он снова улыбнулся – грустно, но сдержанно. Улыбка была адресована не мне, а его собственным мыслям.

– Хочешь, можешь подождать меня в ординаторской…

– Нет, я… – показала как-то неопределенно вдаль коридора, – Людмила Дмитриевна перевела нас с Машулей в отдельную палату.

– Я об этом знаю, – и опять его мягкая улыбка. – Тогда дождись меня там, я скоро тебе наберу.

– А у тебя… а у вас есть мой номер?

Его глаза встретились с моими, и я почувствовал, как по коже пробежали мурашки от его пронзительного взгляда.

– Теперь есть, – ответил он, словно речь шла не только о текущем моменте.

Я кивнула, чувствуя, как меня охватывает смущение. Никто никогда не смотрел на меня так, он. Всего один его взгляд вызывал бурю эмоций: обещание, волнение, веру в лучшее.

Вошла в палату, где стояла пустая кроватка моей малышки. Устроилась на ней, взяла телефон и стала ждать. Терпеливо ждать, пока моя девочка не вернется, не поправится и не улыбнется мне своей самой прекрасной, самой драгоценной улыбкой на свете.

И тогда… тогда мир снова обретет свои краски. Тогда я снова смогу дышать полной грудью.

Глава 18

Алексей, в синей больничной робе и белом халате поверх, как стильный герой из сериала про докторов, зашел в реанимацию.

Он держал телефон так, чтобы я видела экран, и медленно приближал его к кроватке Машули. Сердце забилось где-то в горле, мешая дышать.

На экране – моя девочка. Маленькая, хрупкая, вся в проводах и капельницах. После второй операции она выглядела… как спящая. Бледная, конечно, очень бледная, но не болезненно, измученно бледная, как раньше. Просто спящая. И это давало надежду. Слабую, трепетную, но надежду.

Я судорожно сглотнула, пытаясь прогнать ком в горле. Хотелось закричать, дотронуться, обнять её, но я могла только смотреть на нее сквозь экран телефона, отделенная от нее этажами больницы и беспомощностью.

– Спит, котенок, – тихо прошептал Алексей, словно боялся ее разбудить. – Все показатели стабильные. Она сильная. Она справится.

Его слова, простые и искренние, стали для меня спасательным кругом. Я отчаянно в них вцепилась.

Подошла медсестра. Молоденькая, с добрыми глазами. Улыбнулась мне через камеру.

– Не волнуйтесь, мамочка. За Машенькой у нас круглосуточный уход. Алексей Дмитриевич лично следит, чтобы всё было идеально. А Людмила Дмитриевна поклялась, что достанет любого, кто недостаточно внимательно за ней присмотрит. – В ее голосе слышалась неподдельная уверенность.

И почему-то, услышав эти слова, мне стало немного легче. Зная Люсю, я верила, что она сдержит свою клятву.

За Машулю будут бороться до последнего. И я буду бороться вместе с ними, хоть и на расстоянии. Я буду молиться, верить и ждать.

– Я отключусь, поговорю с Арсением Павловичем, пару слов и спущусь к тебе, – улыбнулся в камеру Алексей.

– Спасибо, – одними губами прошептала я.

В палате появилась Людмила Дмитриевна, снова с двумя стаканчиками кофе.

– Прости, Алён, я такая идиотка! – с порога заговорила она. – Как можно было вырубиться и не позвонить тебе – я в шоке сама с себя!

– Что ты, – мягко улыбнулась я ей, – ты и так много сделала для меня и для Машули. Ты была рядом с ней, она не была там одна, я тебе очень благодарна!

– И всё же я налажала! – хмурилась блондинка, присаживаясь на стул рядом и протягивая мне напиток. – Все выходные кувырком, если честно. Это не оправдание, но всё же… Не знаю, что со мной, голова вообще не соображает!

– Может, тому виной симпатичный хирург? – спросила я, пряча улыбку за стаканчиком с кофе.

– Так очевидно да? – засмущалась она.

Я кивнула.

– Вот, блин… – она задумчиво закусила губу. – Нужно как-то поаккуратней, если со стороны так заметно.

– А он не проявляет интерес? – я оглядела ее, не веря в то, что такая эффектная девушка, как она, может оставить кого-то равнодушным.

– Там все сложно… мы когда-то были вместе… ну сама понимаешь, корпоратив, все дела… но кажется у него появилась невеста и…

– И там все серьезно?

Люся пожала плечами.

– А на второй работе… – она остановилась и как будто бы еще больше смутилась. – Ну да, у меня есть доп работа, только леше не говори. Я берусь иногда за вызовы на дом, но только среди своих знакомых. Так вот, я вчера так встряла… По рекомендации хороших друзей поехала. А там какой-то треш! Мужик, большая шишка, решил, что ему всё дозволено. Еле ноги унесла! Так перенервничала! Приехала сюда, взяла твою Машулю за ручку, и так хорошо стало. Прости меня еще раз, что я тебе не позвонила.

– Я же уже сказала, что не злюсь на тебя. Теперь, когда с машулей все хорошо, это все не важно.

– Только Леше не рассказывай про мое приключение. Он… в общем, не стоит ему об этом знать.

– Ты преувеличиваешь степень наших… взаимоотношений.

Она улыбнулась:

– Да, у вас общий ребенок. Куда мне до преувеличений!

Я поджала губы, сдерживая улыбку. Всё так неясно, непонятно, прошло уже достаточно времени с нашей встречи, а мы еще ни разу не поговорили нормально. Я о нем ничего не знаю. Кроме того, что у него нет жены и детей. И еще какая-то тайна и разбитое сердце. Ну, еще то, что он чертовски хорошо целуется и в постели как Боженька… А так, да больше ничего.

– Ты выглядишь такой уставшей, тебе бы сил набраться и отдохнуть. Твоя дочь будет минимум сутки ещё в реанимации, я бы ее еще подольше подержала, пока не наладится перистальтика кишечника. И я буду всегда рядом. Обещаю больше не косячить. Отдохни, пожалуйста. Когда она вернется ей нужна мама, полная сил и любви и заботы.

– Я не смогу к ней пойти?

– Это строго запрещено, сама понимаешь, ребенок в реанимации уже большой риск, не дай бог что…

– Она без меня будет плакать, – кто еще без кого вопрос. – Она никогда не оставалась без меня больше чем на несколько часов, и то в садике.

– Она будет спать сутки – точно, не переживай, – успокоила меня Люся.

Алексей вошел в палату, сразу найдя сестру взглядом.

Она съежилась. В его глазах читалась не просто строгость, а целая буря невысказанных упреков. Видимо, он