Странная дружба - Вера Вкуфь

её. Что-то вроде оборванной струны промелькнуло в её душе. Торопливо сказав Льву, что натёрла ногу, она поторопилась к скамейке, на которой предполагалось отдыхать. Внутри насвистывало чувство, что она упускает сквозь пальцы что-то важное.

А из динамиков уже другой исполнитель просил:

— Save the last dance for me!*

* «Оставь последний танец для меня». The Drifters «Save the last dance for me»

Глава 6. Родительский день

Парило. Духота, притаившись, поднималась от обманчиво свежей растительности.

Ночью прошёл дождь, а утро ознаменовалось бездонным синим небом и слепящим жидкими кругами солнцем. Наверное, их бы сегодня повели на речку — купаться. Но на сей день было запланировано мероприятие гораздо более редкое, чем просто хорошая летняя погода.

Максим не стал после завтрака возвращаться в корпус. Остановившись возле дальней скамейки, с которой было видно входные ворота, он замер. И потёр правую голень носком левой кроссовки. Со стороны входа пока никого не было, хоть ворота и были открыты. Охранник уже сидел в своей будке — её после недавнего инцидента с неудачливым маньяком возвели буквально за вечер.

Постояв, посмотрев немного по сторонам, Максим присел на скамейку, которая сразу начала отдавать накопленное тепло — ощущалось даже через шорты.

Над самым ухом прожужжал голубой аэропланчик стрекозы, задевая крылышкам волосы Максима. Стрекоза, наверное, сама испугалась своей решительности и усвистала куда-то, едва Максим перевёл на неё взгляд. А в воротах уже появилась пара.

Максим замер, щурясь от солнца и в попытке усилить остроту зрения. Сказать, что по родителям он прямо скучал, было, конечно нельзя — смартфон и хороший вай-фай этому делу сильно мешали. Но всё равно картинка на экране и дежурные «как дела?» полного присутствия не создавали.

Поэтому у Максима подтянуло сердце вверх, когда он смотрел на входящих на территорию людей. Пара, где мужчина намного выше и крупнее женщины. Уже почти рядом. Вот они уже стали узнаваемы… Нет, это не его родители.

Максим сам удивился, как грустно ему от этого стало. Он даже минут пять не смотрел в сторону входа. Вместо этого разглядывая нацепленную на шею медаль — знак победы в соревнованиях по пионерболу. Она была из жёлтого металла, с оттисками лавровой ветви по краю. А в середине на красной блямбе — жёлтый кубок. Отсвечивающий, если повернуть его на солнечный свет. Брелок, крепящий медаль к ленте-триколору, позвякивал, когда задевал металлическую поверхность.

Ничего нового Максим не увидел — всё было внимательно изучено в первый же победный день. Но какое-то время скоротать у него получилось.

Родительская общественность, оживляясь, начинала пребывать. Кто с сумками, а кто и налегке. Переговариваясь между собой, мужчины и женщины скользили глазами по окружающему пространству, выглядывая собственных чад. И то и дело цеплялись взглядами за Максима. Доля секунды — понимание, что этот не их — и мгновенная потеря всякого интереса.

Максим сам не заметил, как начал постукивать по тропе кроссовной пяткой.

Вообще мама не говорила, что они не смогут приехать. Хотя и про то, что приедут — тоже. Максим не спрашивал. Может, они там решили, он не хочет их видеть?

Он спешно припомнил, давал ли он что-нибудь такое понять. Вроде нет. Но мало ли…

Максим достал из кармана телефон. Чистый экран. Ни вызовов, ни сообщений. А самому набирать: «Вы приедете?» как-то глупо и стыдно… Тем более звонить.

Максим поднялся на ноги. Лагерь уже оживился. Особенно малышня бойко таскала родичей за руки, подробно рассказывая о прошедшем лагерном быте. Гомон стал нарастать. И немного раздражать.

Максим неспеша двинулся против основного движения. К воротам.

И движение наказало его за то, что он против. Метеор с горящим пламенем головой со всей силы космического ускорения вписался в неожидавшего такого, погруженного в собственные мысли парня. От последствий столкновения этого самого парня спасло только то, что метеор был очень юн и лёгок. Отскочив по касательной, мелкий мальчишка, не придав на малейшего значения инциденту, пронёсся дальше. Ноги его продолжили взлетать и опускаться на бренную землю так резко, что рябило в глазах.

— Вов, блин! Осторожнее! — среагировала идущая следом женщина с такими же рыжими, как у метеора волосами. — Ещё людей тут поубивай!

Слышал её Вова или нет — неизвестно, потому что уже унёсся далеко в пространствах солнечной системы. Женщина — видимо Вовина мать — возвела очи долу и сделала губами выразительное движение. И вообще всем видом походила на человека, который и вопрошает небеса на предмет «за что мне такое?». И одновременно смиряется с неизбежностью. Выразив свою позицию, женщина послала Максиму короткий лисий взгляд. С полуулыбкой. И тому вдруг стало жарковато на щеках. Он инстинктивно глянул на её спутника — видимо, отца Вовы-метеора. У того было открытое и благодушное лицо. И очень светлые волосы. Почти как у Женьки.

— Извини, — сказал Максиму мужчина, когда пара поравнялась с ним. И очень ободряюще улыбнулся, явно предлагая зарыть воображаемый топор войны. — Нормально?

Максим кивнул. И если у него в первую секунду и была злость на буйного ребёнка, то от неё не осталось и следа. В конце концов, он тоже был маленьким. А Вова, кажется, ещё и до школы не дорос.

Пара уже прошла дальше. Максим ненадолго глянул им вслед. Вова снизил космические скорости, вернулся к родителям и теперь бодро шагал за руку с матерью. И красный рюкзачок за его спиной вздрагивал в такт его прыгучим движениям.

Тревожные мысли от Максима отступили, словно их выбило неожиданное столкновение. И к воротам он стал шагать уже бодрее.

Их, кстати, тоже заменили и сделали более маньяко-устойчивыми. Перелезать через них или протискиваться между решётками уже не представлялось возможным. Но сейчас они никого не останавливали, приветливо раскрывшись настежь. Сидящий на посту охранник вперился в Максима, будто подозревал его в чём-то. А тот всё-таки сделал несколько шагов наружу, к информационному стенду.

Стенд этот тоже установили недавно — как раз после того, как поспиливали наружные кусты. Воистину, эта смена наполнила «Юннат» многими новшествами.

Солнце слепило глаза, но, если присмотреться, около самого стенда можно различить невысокую фигуру, будто углубившуюся в чтение повестки.

Максим, чувствуя, как замирает сердце, поднял руку. Приставил ко лбу козырьком. И на душу само собой, как солнечный свет, легло облегчение.

— Мама… — кажется, пробормотал он вслух. Но вокруг всё равно никого не было, так что наплевать.

Мама развернулась к нему, и лицо её тронула довольная улыбка. Потом она глянула в другую сторону и сказала кому-то, кого не было