Измена. Плата по счетам (СИ) - Манаева Ирина

Глава 3

Невыносимо мучительно оставаться с тем, кого когда-то любила. К Ростовцеву у меня давно уважение и благодарность, пришедшие на смену страсти и любви. И это, пожалуй, сильнее последней, точнее, лучше, потому что глаза не в розовых очках, а воспринимают всё адекватно.

Разворачиваюсь, делая это куда медленнее, чем прежде. Неповоротливая коляска будто испытывает терпение, хотя работает в своё режиме. Наверное, я так и буду всю жизнь жалеть и сравнивать себя прошлую с настоящей. От этого не уйти.

- Ты же спала, - внезапно догоняют меня в спину слова.

- Что? – не сразу понимаю.

- Ты отдыхала, почему тогда оказалась здесь?

Округляю глаза, не понимая сути претензии. Да, я часто сейчас предпочитаю полежать в постели днём, потому что невыносимо находиться в одном положении с утра до вечера. Хотя раньше почти не присаживалась, находясь постоянно в движении.

Фитнес, скалолазание, плавание, работа в центрах и встречи с друзьями и спонсорами. Я редко находила время на просмотр фильма или прочее безделие. А сейчас меня тошнит от бесконечных кинолент, которые включаю в тренировочной, пока пытаюсь заставить мышцы вспомнить, что они обязаны подчиняться!

Два года бьюсь с ними, и почти никаких результатов. И в качестве поддержки муж и сестра на диване. А я даже не слышала, как пришла Уля.

- То есть, ты меня спрашиваешь, как я оказалась в собственной гостиной? – спрашиваю из-за плеча. Не желаю поворачиваться к Ростовцеву, потому что больно даже смотреть на человека, с которым жила все эти годы. После аварии стала плаксивой и слабой, словно вместе с позвоночником сломалась во мне воля к победе.

- Ты не должна была это видеть, я не хотел причинять боль.

Не понимаю, к чему это. Жалость? Боязнь, что я подниму дело с аварией? Может, проявление человечности?

- А тот факт, что ты спишь с моей сестрой, даже не знай я этого, является нормальным?

Он не просит меня повернуться, вместо этого обходит, чтобы встать перед лицом, загородив собой выход.

- Это потребность, Инга. Обычная мужская потребность, от которой не убежать. Спроси у любого.

Голос звучит куда мягче, чем до этого. Только нужно ли мне это? Когда сдёрнуты маски, и злое рыло показалось из-за красивого лица, поздно пытаться маскировать его обратно.

Человек вправе оступаться, и я верила Ростовцеву, когда он делал что-то не так. Я прощала, чтобы, добравшись до полувека за вычетом двух лет, осознать, что меня предавали всё это время.

- Это обычная физиология! – меж тем гнёт свою линию. – Мужчины полигамны. Это не я придумал!

- Уволь меня от описаний, что у тебя стоит, и куда это нужно пристроить.

Я не вижу своего лица, но его корёжит от сочетания отвращения, ненависти, боли, сожаления, жалости к себе самой, желания, чтобы кошке отлились мышкины слёзки.

Пытаюсь объехать. Но несмотря на дорогую коляску, которую я, к слову, купила себе на свои же деньги, ей не сравниться с быстротой человеческих ног, а Руслан не намерен меня отпускать, делая шаг вправо.

- Да какого чёрта тебе надо?! – кричу в его сторону, чувствуя, что не могу совладать со слезами. И кажется, что он сейчас опустится на колени, уложив мне голову на ноги, и станет просить прощения.

Но я не прощу. Нет. Я не смогу наступить на горло себе самой.

Но выходит, что и не надо. Потому что у Ростовцева другие планы. Вместо тысячи «прости» одно короткое.

- Развод.

Глава 4

Мой старый гаджет вышел из строя: то и дело залипал дисплей, но я верила в него несколько месяцев, надеясь, что не придётся менять. Теперь у меня другой, а тот благополучно отправился в мусорное ведро.

Кажется, сейчас меня тоже отправляли в утиль, намереваясь заменить кем-то посвежее. Хотя у любовницы было имя, и я прекрасно его знала.

- Развод так развод, - повторяю, делая вид, что меня совершенно это не трогает. Показывать противнику, насколько тебе хреново, не в моих правилах. И сейчас снова беру себя в руки, становясь собой.

Это потом, оставшись одна, позволю выплакать море слёз по каждому из поводов: инвалидность, развалившийся брак, предатель-муж и шл.ха-сестра. А сейчас должна быть сильной, иначе перестану уважать себя сама. А уж это прямой путь в депрессию.

- А теперь отойди от выхода, потому что я намерена покинуть комнату, в которой невыносимо смердит!

Не дожидаюсь, когда отступит, а снова пытаюсь объехать.

Смотреть на собеседника, задрав голову, не по вкусу. Мне так сложно было привыкать к тому, что от меня откусили часть, поделив пополам. Принимать этот факт и пытаться убедить себя, что всё наладится… Я сражалась каждый день: с собой, с миром, с возможностью принятия. Человеку, родившемуся с одной почкой, куда проще приспособиться к жизни, чем тому, кто появился на свет с двумя и лишился одной.

Попахивает эгоизмом. Но врачи так говорят. Это не я придумала.

И пусть в меня первым бросит камень, кто не эгоист. Все мы немного эгоисты…

- Инга, - снова голос мужа, хотя я уже оставила его позади. – Я не хотел вот так!

Вот так это как? Когда правда наружу? Проще иметь за спиной больной жены сестру, удовлетворяя потребности? А потом делать вид, что ничего не произошло?

- Ты сама всё испортила, - продолжает тем временем, когда я уже у выхода, зажав кнопку на джойстике. Давлю слишком сильно, увеличивая скорость, чтобы быстрее покинуть гостиную, и забираю влево больше, чем надо, отчего тут же задеваю стену колесом. Тело сотрясает от удара, и тороплюсь выправиться, но сперва надо отъехать назад, а потом уже вперёд.

- Я помогу, - опять муж, но я тут же делаю резкий разворот, намереваясь сказать, чтобы эта мразь не смела даже касаться меня, но из-за нервозности делаю всё неправильно, перенося вес на один бок, и вместе с коляской заваливаюсь налево, ударясь о пол, и стону, потому что поясницу пронзает острыми длинными шипами. Господи, как же больно!

Не чувствую, как Руслан касается моих ног, а просто вижу его чёртовы ладони на своих коленях, и кричу, что есть мочи.

- Убери от меня руки! Ненавижу тебя!

Он застывает в нерешительности, и лицо искажается злобой.

- Думаешь, охренеть, какая сильная? Хочешь почувствовать на себе, каково это одной?

Презрение сквозит в его кривой улыбке, и он отстраняется.

- А знаешь что?! – поднимается, и теперь наши плоскости совсем разнятся. Он стоит, а я лежу, смотря на него затравленным зверем. И перед моим лицом его ноги. – Лежи, Инга. Будь сильной, как завещала это сотням женщин из своих центров. Греби сама, куда тебя вздумается, а меня уже достали твои бесконечные психи и истерики. Вот тут они, - режет себя по горлу. – Даже вот тут, - отсекает воздух над головой. – Я достаточно терпел, - будто уговаривает себя. Словно именно сейчас намеревается договориться с собственной совестью. А в моё плечо больно вдавливается часть кресла.

- Но я готов тебя простить, если ты сейчас попросишь о помощи, - внезапно идёт на попятную. Усаживается передо на корточки, опираясь руками на свои колени.

- Хочешь мне что-нибудь сказать?

Глава 5

Мой отец был жестоким человеком. В памяти остались лишь несколько счастливых моментов, в которых он фигурировал. Это подаренный велосипед на День рождения, что он притащил откуда-то будучи сильно пьян, и поездка с палаткой на несколько дней, куда увёз нас с матерью, намереваясь быть другим человеком.

Не вышло. Таких только могила исправит.

И гниль, что продолжила в нём жить, заполняя внутренности, частенько выбиралась наружу. И это я не о болезни. Такой кого угодно переживёт, главное, чтобы подальше от нас.

Когда он бил мать, я истерила. Орала, как резанная, бросаясь к ним, и закрывала руками мамочку, получив пару раз как следует. У меня остался даже небольшой шрам над губой, еле заметный, но я прекрасно помню, откуда он на моём лице. Спасибо, пап. После этого вздрагивала каждый раз, когда слышала, как он входит в квартиру.