Белва Плейн - Рассвет

Том молчал. Какой ужасный мир, какую отважную битву ведет эта маленькая гордая девушка. Он вспомнил свой дом: книги, мама играет на пианино, ее золотистые волосы сияют в свете лампы. Отец читает газету. Мир и покой. Мама в кресле с книгой, Тимми в нише библиотеки за столиком делает свои домашние задания.

Робби словно откликнулась на его мысли.

– У тебя-то чудесная семья.

– Да.

– Вот только твой братишка… Бедный мальчик. Он долго не проживет.

– Откуда ты знаешь? – Он ни с кем не мог говорить об этом, даже с Робби, – ком подкатывал к горлу.

– Ты говорил мне, что у него цистофиброз, и я решила прочитать в библиотеке. Чтобы получить представление.

– Стало быть, ты знаешь. Такой чудесный парнишка! – гневно воскликнул он. – За что ему такая судьба? Добрый, умница, даже политикой интересуется – в одиннадцать-то лет!

– Да-а?

– Ну, конечно, он еще мал. Хотя я пробовал уже направить его, хотел повесить в его комнате портрет Джима Джонсона. Мама не разрешила.

– Она – за Маккензи?

– Да. Мама у меня чудесная, но о политике я с ней говорить не могу. Отец – другое дело. Он – за Джонсона, но активно политикой не занимается.

– Но не возражает, чтобы ты занимался?

– О, он меня во всем одобряет. Никаких разногласий. Но сам он не может отдаться политике, все время занят болезнью брата, и… А в молодости он был знаменитым полузащитником в студенческой футбольной команде. Посмотрела бы ты на фотографии.

– Ты любишь своих родителей, Том Райс, ты хороший парень!

– Ого, увидишь, как я хорош, – засмеялся он, устав от разговоров о семье и думая о том, сразу ли они окажутся в постели, когда доберутся до ее дома. Она обычно была не прочь, но, разговорившись на волнующие ее темы, Не всегда могла сразу переключиться. Но сегодня она улыбнулась его реплике и погладила его руку. Разговор о политике иссяк, они мчались все дальше от центра в пригород с бедными домишками. Он затормозил; в старом викторианском особнячке светилось одно окно, – подруга Роберты, уходя, оставила по ее просьбе свет.

Две кровати, два письменных столика, стулья в оконной нише заполняли маленькую комнату. На подушках – мягкие игрушки, медвежата и зайчики. На стене – огромный, вдвое больше, чем в комнате Тома, портрет Джима Джонсона. Комната пахла чистотой, – Том, выросший в доме Пайге, мог это оценить безошибочно. Роберта подтвердила его мысль.

– Я сменила белье, когда узнала, что ты приедешь, – сказала она. – Обычно я меняю по средам, И купила саше с ароматом сирени, положила под простыни!

Он счастливо улыбнулся.

– В одной постели! Наконец-то!

Они нетерпеливо скинули с себя одежду и, в запахах сирени и разгоряченной кожи, их тела задвигались в волшебном ритме страсти. Первое свершение было быстрым, нетерпеливым; потом они лежали, блаженно расслабясь, в ожидании, пока нахлынет новая волна. И волны страсти накатывали одна за другой, тела сплетались в неистовом порыве, желание загоралось снова и снова.

Поздней ночью на улице было так тихо, что они слышали шелест ветра в деревьях. Робби встала и потушила лампу, но от лунного света в комнате стало еще светлее. Они лежали на тесной кровати и, нежно обнявшись, шептались, хотя услышать их никто не мог.

– Я хотел бы никогда не уходить отсюда, – шептал Том.

– Жадный! Но завтра еще можешь побыть.

– У меня на той неделе два экзамена. Надо проштудировать пару учебников.

– А ты принеси сюда книги. Мне остался один экзамен, но сначала я должна написать передовую для «Независимого голоса». Мы выпускаем последний номер перед летними каникулами, потом возобновим в сентябре. Вот еще чем хороша моя новая комната, кроме того, что она дешевле: соседка – моя единомышленница, и я могу писать статью, разложив «Майн Кампф» на столе.

– А ты читала «Майн Кампф»?

– И даже по-немецки!

– За два года изучила язык! Вот молодчина! Какая ты способная!

– Да, мне легко даются языки. Я слышала, что все цитируют книги о Гитлере, и никто, видимо, не читал его самого. Ну, я и решила попробовать. Какой изумительный человек! Мир пошел бы иным путем, если бы он победил. А сколько лжи о нем наплели. Шесть миллионов погибших в газовых камерах! Бред! Я непременно процитирую «Майн Кампф» в свой передовой.

– Вот как, – отозвался Том.

– А знаешь, как мы боремся с радикалами, всеми этими противниками дискриминации и поборниками прав негров? Мы им на еврейские праздники подсовываем под дверь анонимные письма, это их до бешенства доводит. – Она захихикала. – Знаешь, мы и феминисткам такие письма посылаем. Уж эти еще больше заслуживают, чтобы их взгрели, все они – лесбиянки. – Робби захохотала так, что затряслась кровать. Потом она посерьезнела. – Да, с этими подонками надо бороться, пока они не набрали сил. Я в политике с пятнадцати лет, а у тебя это что-то затянулось. Поразмысли-ка об этом.

– Да я готов участвовать в движении. Просто дома у нас мало ею занимались. Мама – музыкантша, папа – бизнесмен. Но папа за нас, я уверен. Я вас познакомлю. Он добрый, хороший человек, и энергичный – будет полезен делу, вот увидишь.

Робби потянулась к Тому и, целуя его шею, нежно прошептала:

– Ты такой милый, Том. Я от тебя просто без ума. Как я проживу без тебя лето?

– Э-э, да что ты? Да я буду навещать тебя, непременно. Я начну помогать отцу в бизнесе, но он меня будет отпускать, как только я попрошу. Где твой книжный магазин, в котором ты будешь работать?

– Не больше часа езды. По Девятой дороге, потом на восток три мили, и ты на месте. Я тебе план нарисую. У меня там будет комната какая-нибудь, но отдельная! Представляешь? Совсем отдельная.

– Ну, что ж, это будет для нас великолепное лето, – сказал Том. – А теперь, может быть, поспим?

– Пора, пожалуй! – засмеялась Робби. – Мы славно потрудились.

Они лежали, тесно прижавшись один к другому, и Том, уже в полудремоте, вспоминал:

– Какой чудесный день! Утром я блестяще сдал экзамен по астрономии, потом это изумительное собрание в Гражданском центре, потом – ночь утех с Робби… – А завтра – дома! Снова дома, и вкусная еда, приготовленная матерью – бифштекс и шоколадный торт. Работа с отцом, прогулки и плавание с Тимми… Дом, милый дом…

ГЛАВА 3

Процессия двигалась по широкому бульвару в центре города, четко отбивая шаг, поднимая руки в фашистском приветствии. Для охраны порядка процессию по сторонам сопровождали отряды полицейских на мотоциклах, а сзади – полицейские машины с мигалками. Подростки, старики и женщины, из любопытства ли, или в знак поддержки следовали за процессией, – день был будний, и мужчины были на работе. Наконец они дошли до места и окружили кольцом памятник в центре города.