Наталия Терентьева - Там, где трава зеленее

Хотя я знаю, что с моей ежемесячной суммы — стабильная зарплата плюс гонорары за статьи в журналах плюс «алименты», которые Виноградов просит алиментами не называть, просил… — другие женщины скопили бы за год денег на шубку из хорька, как минимум.

Я трачу на ерунду — на кремы, которые часто не подходят моей коже, на такси — у меня нет своей машины, на одежду. Я никогда не покупаю дорогой одежды — на это у меня нет средств. Но я часто покупаю новую одежду — Александр Виноградов терпеть не может, когда я больше пяти раз ношу одну и ту же кофточку. Я давно заметила это и объяснила себе — в новой одежде я вроде как новая женщина. Как же я всегда боялась этой его странности! И не зря боялась.

Ну что, повезу-ка я компьютер ему обратно. И заберу наши вещи из его квартиры. Завтра как раз четверг, у него в одиннадцать утра всегда приходит домработница убираться.

Я взяла еще кассеты, которые он очень давно привозил, чтобы приобщать меня к мировой порнографии. Можно было бы просто выкинуть эту гадость, но я не хотела, чтобы он думал, что я одна смотрю их. Я поймала себя на этой мысли и на секунду даже присела на диван. Как же так. Даже после того, что произошло в ту ночь с Милкой, меня все еще волнует, что он обо мне подумает? Я не прошла этого пути до конца? Значит, нет, честно ответила я себе. Значит, что-то — очень плохое — еще впереди. Раз я не успокоилась. Тем более кассеты надо отдать. И золото, это я решила еще вчера… Подарок на мой день рождения.

Мы целый месяц отдыхали в Турции. Это была замечательная поездка. И было это совсем недавно — несколько месяцев назад. По огромной территории отеля с благостным названием «Марта Мира» ходили гуси, павлины, детям разрешали кормить кроликов, которые жили в большом вольере, и черепах, неторопливо передвигавшихся за низенькими деревянными заборчиками.

Мы только раз поссорились — в самом начале, когда Виноградов три дня подряд напивался так, что не мог разговаривать.

— Это компонента отдыха! В Москве я не могу себе такое позволить! — говорил он утром и с полудня начинал пить.

Он пил все подряд. Виски с крупно наколотыми кусками льда — после утреннего волейбола, ледяное пиво — после первого купания, рюмочку-другую коньяка с кусочком лимона и крохотной чашкой кофе — перед ранним обедом, бутылку кислого красного вина за обедом… Потом Саша падал в номере и засыпал до вечера. А вечером продолжал.

Но когда на четвертый день он упал на улице, я попросила его так не пить. Виноградов полез драться, к ужасу окружающих немцев.

Весь следующий день мы отдыхали отдельно — это было легко сделать, поскольку мы жили в соседних номерах и приходили друг к другу в гости через балкон. Потом помирились, но он вовсе не благодарил меня за то, что я остановила пьянку. Он сердился, но больше так не пил. Если бы я знала, что через четыре месяца он найдет себе котенка со сладкими ножками, я бы так не волновалась о его здоровье. Но я же собиралась с ним жить до самой старости. Я думала, что, наконец, Виноградов нагулялся, захотел тихой гавани, большого дома, детского смеха по утрам…

У меня приближался день рождения. Он попросил меня выбрать себе что-нибудь хорошее в подарок. Что хорошего можно выбрать в Турции? Я не очень стесняюсь того, что люблю красивые украшения. «Украшения на елке, украшения на маме», — как-то прокомментировала это четырехлетняя Варька и спросила: «Мам, когда ты ум'ёшь, ты оставишь мне все свои кольцы?..»

Александр Виноградов был потрясен чудесами наследственности. Примерно в таком же возрасте он беспокоился, оставит ли ему отец свой «Москвич», когда умрет. Я в ответ могла только рассказать, что лет до восьми проискала волшебную палочку. Цель у меня была конкретная, точнее, их было две — превратиться в красивую принцессу и сделать так, чтобы моя мама, папа и бабушка не умирали никогда.

В турецком магазинчике с помощью прицокивающего и причмокивающего продавца я выбрала несколько не очень дорогих украшений. Виноградов как-то странно реагировал. Похоже, он сердился, что я выбрала себе слишком много: и то, и еще это… Но я знала, что сумма в два моих месячных оклада для него ничего не значит — три раза сходить в Москве в ресторан. Я и поверить не могла, что он сердится. Я думала — это жара или он опять объелся и выпил каких-то таблеток для ускорения пищеварения, от которых у него расстраивается кишечник и он носится в туалет с бешеными глазами раз семь-восемь в день.

…Так что из моих богатств отдавать ему?.. Я держала в руках сережки с лунным камнем, такое же кольцо, колечко с крохотным сапфиром и подвеску с бриллиантиком на очень необычной цепочке — переплетенные нити белого и желтого золота. Почему-то лунный камень, хотя я его сама выбрала, вызывал у меня тоску и странное ощущение тягости. Ну вот, этот комплект я и верну.

Остальное, пожалуй, оставлю в наследство Варьке. Это не драгоценности в полном смысле слова — они ничего не стоят, особенно если вдруг продавать, — трехсот долларов не дадут за все. Это просто красивые вещи. Действительно, как на елке — так стоит себе зеленая елка и стоит, а набросишь на нее блескучие гирлянды — «красивая елочка»!.. Красивая убогая мамочка, позволявшая человеку, с которым спала, унижать ее жадностью.

Наступила ночь перед «разводом», так назвала я для себя то, что собиралась сделать завтра. На самом деле, вопреки обычным виноградовским обвинениям, я толком-то от него не уходила. Ни разу. Подарки, бывало, возвращала, но это было еще до Вариного рождения. С дачи месяц назад уехала — так это была генеральная репетиция. Я не могла объяснить, но чувствовала — что-то происходит. Он уже тогда встречался и с котенком, и с двумя пэтэушницами, о которых сам спьяну проболтался — уж больно сильно они его поцарапали, было уже не отвертеться, не свалить все на банный веник, как обычно. Как знать, может, котенок — одна из них…

Я легла спать, и мысли стали носиться в голове, как отпущенные на волю после месяца на цепи гончие. Не вполне нормальные к тому же. Я старалась уцепиться хотя бы за одну и с ней вместе поскакать туда-сюда, обратно, но ни одна не давалась. Об этом, о том…

О Варе — как он недавно завернул ее в шкуру, лежащую на его кресле, и со злостью бросил на деревянный пол. «Уйди от меня, поганая девчонка!» — орал он потом на нее, когда девчонка ходила просить неизвестно за что прощения к нему в комнату…

Я маялась-маялась, почувствовала, что, если не запишу хотя бы половину взбесившихся Мыслей, — меня разорвет. Я поставила большого лохматого льва на край дивана, чтобы свет от настольной лампы не мешал Варьке спать, и включила компьютер.

Прежде я всегда работала ночью, но с тех пор, как появилась Варька, предпочитаю пораньше встать, хотя мне, сове, это безумно трудно. Тем не менее утром, после двухминутной зарядки, контрастного умывания и чашки обычного растворимого кофе, у меня вполне ясная голова.