Стрелы сквозь Арчера - Нэш Саммерс

стороны головы были прижаты. Его любимая красно-синяя полосатая футболка была надета шиворот-навыворот и перекошена. И что беспокоило больше всего, он выглядел как пробка от шампанского, готовая вылететь.

— Одна из связок в твоём колене разорвалась, когда они… — он на мгновение сделал паузу. — Врачи сказали, что чем раньше тебе сделают операцию — на колене и на руке — тем лучше.

— Да уж, — тихо произнёс я. — Думаю, я помню, как очнулся, и доктор говорил мне об этом.

— Копы пока никого не арестовали. Ты помнишь, как они выглядели?

Я подумал об этом краткое мгновение и покачал головой.

— Нет.

— Ничего?

Я попытался пожать плечами, но не мог двигать правой рукой. Так что я просто сказал:

— Ничего.

В большой палате раздался смех Дэнни. Он был резким и чужим для моих ушей. Только тогда я заметил, что мы окружены с двух сторон бледно-голубыми больничными занавесками.

— Ты не можешь попытаться? Тебе плевать? Тот маленький идиот — Уильям — он должен знать, кто были эти придурки. Он живёт в том маленьком захолустье. Он был там с тобой, когда…

И снова его голос надломился.

Дэнни потёр глаза ладонями.

А затем он пробормотал что-то самому себе, что я не смог услышать. Я не мог вынести выражения на его лице.

Без слов, он отвернулся от меня. На мгновение я начал переживать, что он оставит меня одного, наедине с трубками, тянущимися из моей руки, с разводами от воды на потолочной плитке и с кашлем других пациентов, который доносился из коридора.

— Что, Дэнни? — наконец удалось мне спросить.

Он повернулся обратно ко мне.

— Дело не во мне. Я не хочу делать так, чтобы дело было во мне. Но боже, это так тяжело.

— Что ты хочешь сказать?

— Знаешь, я выбежал туда первым, — сорвался он. — Я увидел тебя в переулке, истекающего кровью на асфальте, твоя рука была искалечена и вывернута, а коленная чашечка выбита. Тот Уильям прибежал в бар и схватился за своего брата. Он выглядел таким напуганным. Он произнёс твоё имя, и у меня выскочило сердце из чёртовой груди. А затем я увидел тебя.

— Ты бы не смог ничего сделать, если бы был там, Дэнни.

Он снова потёр руками лицо.

— Когда Уильям сказал мне, почему вы двое были в том переулке… — его лицо осунулось.

Я закрыл глаза.

— Посмотри на меня, Арчер.

— Не думаю, что сейчас я это могу, Дэнни.

— Боже.

Это практически сломало меня. Я слышал боль в его голосе. Хоть мои глаза были закрыты, и он сказал только одно это слово, у меня было такое ощущение, что он упал на меня и расплакался. Я мог справиться с чем угодно, но не с этим. Я мог бы справиться с двумя сломанными руками, двумя сломанными руками и с разбитым сердцем, с которым ходил годами, но не с этим.

— Дэнни…

— Не надо, Эйс. Не надо. Не сейчас, не здесь. Дело не во мне — я это знаю. Мне нельзя прямо сейчас так себя чувствовать. Мне нельзя злиться на тебя, когда ты лежишь в этой дерьмовой койке и выглядишь так, будто тебя сбил поезд.

Мой маленький, покрытый дымкой мир заполнился страхом. Дэнни знал. Уильям рассказал ему. Это сделал не я. Не я рассказал своему лучшему другу секрет, который носил за спиной всю свою жизнь.

Это сделал незнакомец.

И мне хотелось сказать ему, как мне жаль и что он заслуживал узнать это от меня. Потому что он заслуживал. Он заслуживал это после всего, что сделал — и делает — для меня.

Но я не мог.

Я был слаб. И полон стыда. И боялся, что тот человек, который значил для меня больше всего в мире, станет смотреть на меня иначе, если я ему расскажу.

Я боялся, что он будет смотреть на меня так, как сейчас, в больничной палате.

— Ты поговоришь со мной об этом? — спросил Дэнни.

Спустя мгновение, я сказал:

— Не сегодня.

— Когда-нибудь?

— Когда не будет так больно.

— Ты носишь с собой боль, как коп носит свой значок.

На это я ничего не ответил.

***

— За вами может кто-нибудь посмотреть следующие несколько недель, пока вы поправляетесь? — спросил доктор Хэмстед. Ему было за пятьдесят, как я полагал, и он постоянно выглядел измотанным.

— Несколько недель? — я сел в своей кровати чуть прямее. Прошло два дня с тех пор, как я впервые очнулся после операции. Я не хотел оставаться в больнице так долго, как это тянулось, но врачи настаивали на том, чтобы понаблюдать за мной первые сорок восемь часов.

Доктор Хэмстед кивнул, глядя на свой планшет.

— Вам понадобится, чтобы кто-то помогал вам в повседневной жизни, хотя бы первое время. Вам нужно будет приспособиться, мистер Харт. У вас есть семья?

— Я… Нет.

Дэнни, который находился в переполненном пространстве вместе с нами, повернулся посмотреть на меня.

— Совсем никакой семьи, мистер Харт? — недоверчиво надавил доктор.

— Мой брат… но нет.

Дэнни протянул руку и положил её мне на здоровое плечо.

— Прости.

Чуть раньше Дэнни рассказал мне новости.

Его лицо было красным как сердце на День Святого Валентина, а выражение зажатым и раздражённым.

— Эйс, — сказал он. — Я звонил твоему бесполезному брату. После того, что с тобой случилось, я подумал, что он захочет знать.

Меня будто ткнули вилкой в грудь, но я ничего не сказал, только кивнул.

— Я рассказал ему, что с тобой произошло, — сказал Дэнни. — Он сказал «хорошо». Ты можешь в это поверить? Я спросил, хочет ли он приехать повидать тебя, но он сказал «нет». Прости.

— Всё нормально, Дэнни. Я знал, что он не приедет. Мы не… близки.

Он хмуро рассмеялся.

— Это мягко сказано. Я сказал ему, что ты мог умереть, а он всё равно не захотел тебя увидеть — или даже позвонить, чтобы с тобой поговорить.

— Мы не общаемся.

— Да, я вроде как понял.

— Мы никогда не были близки, — проболтался я. — Даже до смерти моих родителей.

— Ну, наверное, это к лучшему. Он придурок.

Я был с ним согласен, но ничего не сказал. Я прижался спиной к несгибаемой больничной подушке позади себя