Клетка бесприютности - Саша Мельцер

– Отличники в лицей пойдут! – объявила она. – Игорь Царитов пойдет. И ты, Анечка, тоже пойдешь. Вдвоем справитесь.

Ахнув от негодования, я приподнялся, упершись кулаками в хлипкую столешницу парты. Идти в частный лицей рассказывать об учебе в медицинском, да еще и ребятам с серебряной ложкой во рту, было выше моих сил. Тем более в компании Анечки – нашей старосты – от правильности которой сводит зубы. Судя по ее лицу, она и сама не восторгалась моей компанией.

– Элла Васильевна! – мы возмутились хором.

– Все, – она отмахнулась, – разговор окончен.

На такой ноте – тоталитарной, приказывающей, – мне не нравилось заканчивать разговоры. Но Виталька благоразумно дернул меня за штанину, и я осекся перед тем, как высказать свое недовольство в лицо. Элла Васильевна всегда стояла за меня – я шел на красный диплом, что стало понятно после анатомии на третьем курсе, и где-то куратор делала мои экзамены чуть глаже, шлифуя шероховатости с педагогами. Я должен был закончить с красным и поступить в ординатуру, за шесть лет так и не отступив от идеи стать анестезиологом-реаниматологом.

– Справимся, – выдавил я с трудом, плюхнувшись обратно на стул. – Подумаешь, каким-то детишкам лекцию прочитать. Херня.

– Детишкам, – фыркнула Анечка. – Детишки! Лбы уже взрослые… Мне к госам готовиться надо, а не лекции о поступлении в медицинский читать.

– Ну хочешь, я презентацию сделаю? – я подпер подбородок кулачком, призывно глядя на Анечку.

Она недоверчиво хмыкнула.

– А за это что хочешь?

– Выступать будешь ты. Я просто слайды полистаю, – откинувшись на спинку стула, я оттолкнулся, и мебель шатко закачалась на двух ножках вместо четырех. – Ненавижу на публике говорить.

Анечка задумалась: видать, взвешивала все за и против перед тем, как дать ответ.

– Забились, – легко согласилась она. – Только презентация красивая нужна, с картинками и краткой информацией. Не меньше пятнадцати слайдов на сорок минут.

– Пойдет, – я отмахнулся, решив оккупировать компьютер в библиотеке после пар. – Когда там эта херня?

– Послезавтра.

Москва в последнее время славилась частным образованием – в прошлом семестре кто-то из наших ходил проводить инструктаж по первой медицинской помощи, а теперь лекция о предстоящем поступлении. Мне казалось, что в медицинский надо готовиться сильно заранее – учить химию и биологию, иметь практически целью жизни – лечить людей, а не решить в последний момент подавать документы. Но, проглотив собственное мнение, я уселся за библиотечный раздражающе фырчащий компьютер и открыл программу для презентаций.

Зависнув над заголовком, я достал из рюкзака жвачку, зажевал пару пластинок и быстро наклацал: «Почему стоит быть врачом?»

Причин казалась масса. Потому что хочу спасать людей. Потому что хочу помогать. Потому что хочу спасти планету. Потому что хочу быть нужным. Свою причину я так и не выбрал, сделав глупый перечень из самых банальных. Из раздумий меня выдернул телефонный звонок.

– Папа, мне по математике сто-о-олько задали!

Мне было страшно представить, что моему сыну-второкласснику задали по математике, и я с шумом и полустоном выдохнул. Сын, видимо, счел это за дозволение продолжать и теперь болтал без умолку о том, что происходило у него в школе, но все сводилось к одному: математика – отстой, и он познал эту правду уже во втором классе.

– Я понял, – оборвал я невнятный поток. – Вадик, я занят. Работаю.

– Ну пап! – он почти захныкал в трубку. – Мне столько задали! Когда уже эта школа кончится!

– Через десять лет, не ной! Все, дома поговорим.

Я первым оборвал трубку, чтобы не выслушивать еще пятнадцать минут соплей и слез. Оставалось надеяться, что математику с ним сделает бабушка, а я смогу спихнуть свое долгое вечернее отсутствие на подготовку к грядущему публичному выступлению.

Сына я любил, но его жажда внимания губила тягу к учебе и красный диплом, поэтому иногда от Вадика приходилось абстрагироваться. Он не понимал ласку – только резкость и крик, а мольбами и просьбами до него было не достучаться. Я представлял, как он обиженно сопел на том конце провода, зло пихал телефон в карман и швырял портфель по всему коридору. Сыновьи проблемы с агрессией меня волновали – я стаскал его разок к психиатру, но ничего внятного, кроме «нервная возбудимость», так и не услышал.

Все звучало невнятно, и я сам поставил диагноз «здоров», решив, что на шестом курсе могу себе это позволить. Связь оборвалась, нытье Вадика осталось по ту сторону телефона, и я, сохранив начало презентации на флешке, все-таки вышел из библиотеки под недовольным взглядом ее работницы.

– Компьютер не выключил!

– Я к нему вернусь! – я торопливо отмахнулся и толкнул от себя тяжелую дубовую дверь. – Алла Степанна, не ворчите. Каждый день же тут сижу!

Я не видел библиотекаршу, но был уверен, она пялилась мне в спину из-под узких очков-половинок, недовольно поджимала и без того морщинистые тонкие губы. Она, несмотря на строгость, все равно меня любила – давала книжки на срок дольше положенного; позволяла засиживаться за одним из немногих работавших компьютеров и делать задания, когда не хотелось идти домой.

А домой не хотелось идти почти всегда, и это маленькое «почти» занимали те вечера, когда родители уезжали на дачу, или отец оставался в автомастерской допоздна. Все остальное время жизнь с ними казалась чуть меньше, чем невыносимой, – все-таки находиться там я мог, а значит, терпение еще оставалось.

***

Мы приехали в спальный район Москвы. Непохожий на Чертаново, куда центральнее и новее, но все же – спальный. Вокруг стояли разношерстные по этажности, но схожие по цветовой гамме дома, а в центре огороженный коричневым металлическим забором находился трехэтажный лицей. Он, отделанный плиткой с яркими вкраплениями на фоне общего серого, выглядел ярко. Во дворе играли дети – судя по возрасту, началка. Мой был примерно таким же. Оборудованная детская площадка позволяла проводить перемены на улице.

– Ну и на черта мы приперлись, – сокрушалась Анечка, держа под мышкой пластиковую черную папку с листовками и раздаточным материалом. – Ничего нового они от нас все равно не узнают. Расскажем, как препод по микробиологии зачеты принимает? Или, может…

– Замолчи, а?

Пока мы не зашли внутрь, я достал сигареты. Курить перед детишками не позволяла совесть, хотя перед Вадиком я делал это не таясь. Все-таки лицей в центральном частном районе обязывал соблюдать хоть какие-то рамки приличия. Затянувшись, я присел на бордюр, нервно проверил флешку в кармане и