Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ) - Шолохова Елена

— Что это?

— Это Смолина пыталась написать на мне слово «сука». Неделю назад. Прямо здесь. Нет, не в туалете. В нашем спортзале. Яна с Аллой держали меня… Повалили на пол, распластали и держали. А Соня уселась сверху и царапала… И это еще не всё…

— Боже… — шепчу я. — А что еще?

Полина застегивает блузку, а потом вытаскивает из волос заколку, и ярко-рыжие кудри осыпаются по плечам и спине. Я непонимающе смотрю на нее, а затем она поворачивается другим боком.

— Полюбуйся.

Я даже ничего не могу сказать в первый миг. Та сторона головы, не вся, но значительная часть — выбрита. Неровно, клочками. Просто чудовищно.

— Тоже она?

— Да, тогда же… — всхлипывает Полина и начинает собирать волосы набок, как было, пряча выбритое место.

— Почему ты об этом никому не рассказала? Это же… это просто беспредел. За это ее, ну как минимум, должны отчислить. А то и отправить, ну не знаю… в комиссию ПДН какую-нибудь.

— Ты такая наивная. Знаешь, кто у них отец?

— Не знаю. Но и твои родители, наверное, не простые смертные.

— Ой, мой просто в бизнесе. А у них — во власти. Он — председатель заксобрания. Второй после губернатора. А по факту — первый. Даже мой папаша говорит: дружи со Смолиными. Это полезная дружба. Их папа многое может. Даже губер, типа, его слушает. Так что никто ничего им не сделает. Не за такое. А, во-вторых, я не стукачка.

В нашей школе, конечно, жаловаться взрослым на что бы то ни было — тоже считалось дном. Таких потом презирали все. Но это же какое-то безумие.

— И что, ты терпеть это будешь?

— А что еще делать? Перебесится и успокоится. Да я сама виновата. Этот Алекс… ну, Шаманский… он мне всегда нравился… Подкатил тогда, сказал, что с Сонькой у них всё… Вот я и развесила уши… Причем на той вечеринке, где мы целовались с ним, никого из наших даже не было, но все равно кто-то слил… Я уже сто раз перед Сонькой извинилась… Тебе я тоже не советую на рожон лезть и с ней конфликтовать, если не хочешь проблем.

Я колеблюсь: может, еще рано для таких вопросов? Но не могу удержаться.

— Полин, а ты не знаешь, что случилось с моей мамой? Кто над ней так поиздевался? Она? Смолина? Или ее брат? Или…

— А с чего ты взяла… — сморгнув, озадаченно спрашивает Полина. — Что кто-то над ней издевался? Она же просто… ну, плохо ей просто стало. Я только это слышала… не помню уже, от кого. Кажется, от Платонова.

— Нет. Плохо ей стало, потому что кто-то ее довел. Над ней издевался. Я это знаю точно. Говоришь, тебя в спортзале они так…? А в какой день…

Вдруг дверь в уборную распахивается и входит собственной персоной Соня Смолина. Одна. Смерив нас презрительным взглядом, она молча проходит мимо к кабинкам. Мы тоже молчим в напряжении. Я хочу продолжить расспросы, а Полина — просто боится. Аж дрожит.

Соня подходит к раковине, моет руки и, хмыкнув, спрашивает вслух:

— Что, шлюшка, нашла себе подружку? Ну, конечно. Кто, кроме вонючей швабры…

— А ну пошла отсюда, — перебиваю ее я.

— Что? — Смолина вскидывает брови. — Эй, швабра, тебе на твое место указать?

— Попробуй, только потом не бегай и не жалуйся.

В ту же секунду ее красивое лицо искажает, даже обезображивает злобная гримаса. Однако она не бросается на меня, хотя я жду и внутренне готова ко всему после таких рассказов. Но Соня лишь яростно сопит, испепеляя меня взглядом, но даже сделать шаг в мою сторону не решается. Потом цедит сквозь зубы:

— Тебе конец.

И выходит, хлопнув дверью.

19. Женя

Полина поворачивает ко мне перепуганное лицо.

— Ты что?! Ты это зачем?! С ума ты сошла! Она же тебя… Я даже не знаю, что она тебе теперь сделает …

— Да плевать. Полина, лучше расскажи про тот день, когда они тебя…

Но она чуть ли не в панике трясет головой и поспешно выскакивает из уборной.

Конечно, мне не плевать, я же не идиотка. Тоже боюсь. Но и Смолина, выходит, смелая, только когда рядом брат и подружки.

Захожу на алгебру вместе с преподавателем. Между прочим, он интересный тип. Молодой совсем и поразительно похож на актера Александра Паля. Даже прическа такая же. Только наш еще носит хипстерские очки.

— Ну что, друзья, — обводит класс взглядом математик. — Сегодня начнем с небольшого теста. Проверим, как вы поняли предыдущие темы.

У него в руке готовые бланки, на дорогой бумаге, с эмблемой гимназии, как будто это почетные грамоты, а не какой-то промежуточный тест.

Он раздает каждому по бланку. Только мне не достается.

— Э-э-э… вы кто у нас? — спрашивает он меня.

— Швабра… просто швабра, — бросает со своего места Смолина, и все остальные поддерживают ее смешками.

Но самое потрясающее, что математик даже никак это не комментирует. У нас бы эта Соня уже отправилась к директору на ковер, а оттуда — прямым ходом за родителями.

— Я — Гордеева, Евгения Гордеева.

— Нет, ты — швабра, — не унимается она.

Только тут математик обращает на нее свой укоризненный взор и мягко, почти просяще говорит:

— Соня… ну…

— Молчу, молчу, Арсений Сергеевич, — кокетливо отзывается она.

Мило ей улыбнувшись, он переводит на меня взгляд, в котором теперь нет ни грамма интереса, а лишь выражение безмерной скуки.

— Евгения, значит, — вздыхает он тяжко. — Я так понимаю, у вас подготовка на уровне обычной школьной программы… Честно говоря, я без понятия, что с вами делать… Давайте так, для начала я посмотрю, что вы знаете, чего не знаете, ну и в зависимости от этого буду понемногу объяснять вам материал, чтобы вы хоть немного догнали остальных…

— Давайте я лучше сделаю ваш тест как все, — предлагаю ему, хмурясь. Не очень-то приятно, что он сразу же зачислил меня в отстающие. Хотя откуда ему знать, что мама не один год готовила меня к физмату.

Он снисходительно усмехается.

— Понимаете ли, в нашей гимназии совсем другой уровень… — начинает он противным тоном.

— Просто дайте свой тест, — снова прошу его я.

Несколько секунд он смотрит на меня молча, но его взгляд буквально кричит: куда ты лезешь в калашный ряд со свиным рылом? Потом вздергивает подбородок и высокомерно произносит:

— Что ж, как вам угодно… Только бланков у меня больше нет. Если не возражаете, распечатаю на обычном листе.

Он тут же запускает принтер, затем кладет передо мной распечатанный тест, глядя на меня насмешливо, типа, ну дерзай, а мы поглядим.

Заданий всего четыре. Они довольно сложные, но знакомые. Два — на логарифмические функции, два — на вычисление интегралов.

Пока мы решаем тест, математик вальяжно разваливается в кресле, воткнув в одно ухо беспроводной наушник. Никого не стесняясь, слушает музыку и в такт качает головой. Только один раз подает голос:

— Сонечка, радость моя, попробуй хоть что-нибудь решить сама, без помощи Стаса. Обещаю, двойку ставить не буду.

Спустя полчаса я откладываю ручку и готовый тест в сторону. Все остальные еще решают, и я просто смотрю в окно и обдумываю услышанное. Полина, конечно, что-то знает, но молчит. Трусит. Можно ее, в общем-то, понять. Надо подумать, как ее разговорить…

Но я почти уверена, что маму допекли эти двое — Смолины. Да и Полина сказала, что всеми заправляет эта чертова парочка. Правда, опять же, по ее рассказам, это больше похоже на Соню. Но Платонов тогда однозначно говорил в мужском роде. Значит, все-таки это сделал псих?

Я оборачиваюсь на него. Он в этот момент передает листок сестре и что-то ей там показывает карандашом, а потом, словно почувствовав, поднимает взгляд на меня. Соня тоже замечает мой интерес и тотчас вскидывает вверх средний палец.

— Что, Евгения, заскучали? — окликает меня математик. — Я же говорил, для вас такие задания будут слишком сложными.

— Нет, просто я уже все решила.

У математика очень выразительное лицо, и сейчас оно выражает полное недоумение, потом скепсис и, в итоге, насмешку. Ох уж эти снобы.