Измена под Новый год (СИ) - Коваль Лина

— Твой муж, должно быть, настоящая зануда. Закинул их на самую верхнюю полку. Хорошо Савка подсказал, а то бы век искали.

— Это как раз на случай, чтобы ребенок не решил самостоятельно запустить.

— Но Савва же знает, что так нельзя.

Устало выдыхаю. Мне порядком надоел этот разговор. Его претензия к Тиграну кажется беспочвенна. А еще это почему-то страшно нервирует.

— Безопасность, Гордей. Безопасность, — ровно и уверенно отвечаю на его претензию.

Идея запускать салюты теперь совсем не кажется мне классной. И не знаю, как лучше поступить: развернуть всех домой или быстро отстрелять залпы, чтобы уж закрыть эту тему.

— Странно вообще получается… — слышу голос за своей спиной.

Затылок тяжелеет. Я сильно напрягаюсь и натягиваюсь тонкой стрункой.

— Твой муж, Тигран, правильно помню?…

Ощущение, что Гордей непрестанно пялится на меня. Волосы, которые я оставила распущенными, спина, ноги. Все растапливается под его взглядом.

— Правильно, — сухо отвечаю.

— Он так ратует за безопасность, но в то же время вы с Саввой одни собирались отмечать Новый год. А дом большой. Кто знает, сколько пьяных людей ходят по улицам в праздники. Как минимум напугать могут.

Расправляю плечи, будто готовлюсь к схватке. Прочищаю горло. Голова распухает от возможных ответов на его… претензию?

— Наш поселок безопасный, муж очень долго искал подобное место. Здесь в основном живут семьи с детьми. Мы знаем почти всех соседей, а сама территория охраняется круглосуточно. Этого достаточно? — резко разворачиваюсь и упираюсь в мощное тело, от которого пышет жаром.

Шаг назад, чуть не падаю.

Поднимаю взгляд на Гордея. Тот по-мальчишечьи улыбается и ведет плечами.

А я не могу понять: это такое любопытство или своими вопросами Рудковский хочет чего-то добиться?

— Да все-все, Светлячок. Просто беспокоюсь за тебя.

— Не надо.

Язык горит. Раньше я бы добавила, что за меня беспокоится мой муж. Но…

— Вот здесь хорошее место, — Гордей оглядывается по сторонам и начинает расчищать снег, параллельно рассказывая что-то Савке.

Сильней запахиваю шубку, поднимаю воротник. Мне нехолодно, но состояние можно назвать некомфортным.

Все сказанные мужчиной слова как острые кнопки воткнулись в голову. Не получается не думать над ними. И над моими ответами тоже.

— Гордей, вон в том доме пару месяцев назад родился малыш. Не думаю, что нам стоит запускать салюты в этом месте. Давай дойдем до поля? Осталось совсем чуть-чуть.

— Да ладно тебе. Кто спит в новогоднюю ночь?! До и того дома больше ста пятидесяти метров. Все, как и написано в инструкции, — легко отвечает, как отмахнулся.

Облизываю губы, хотя на морозе этого делать категорически нельзя. Когда в прошлом году фейерверки запускал Тигран, мне было в разы спокойнее. Да что там? Я улыбалась и радовалась как ребенок. Мы с Саввой считали количество залпов и выкрикивали цвета.

Озираюсь по сторонам, всматриваюсь в окна дома. Хоть бы никого не разбудили.

Один. Синий!

Два. Красный!

Три. Зеленый!

Бахает так громко, что сердце замирает.

— Скажи, здорово?

Щеки Рудковского раскраснелись, кожа губ яркая, в глазах озорной блеск. Ну мальчишка!

— Угу, — мычу в ответ.

Обратно я иду последней. Гордей с Саввой что-то обсуждают.

А меня тоска одолевать начинает. Все не так и все не то. Прошлые праздники мы веселились, катались на горке, снова запускали салюты…

Ну, как мы… Я и Савва. Тигран стоял в стороне, часто разговаривал по телефону. Он будто просто нас охранял.

А сейчас он кого охраняет?

Сердце стягивается рыболовной сетью. Она душит и причиняет мучение. Распахиваю шубу, волна жара окатывает сверху вниз.

— Да, безопасность в этом поселке такая, что еле пропустили к вам, — снова возвращается к цепляющей меня теме, — как в крепость посадили. Это все, что он смог сделать?

Жадно хватаю морозный воздух ртом.

Неслыханно.

Хочется топнуть ножкой, нахмуриться и отчитать Рудковского. Тот, конечно, никогда не стеснялся в выражениях и говорил то, о чем думает. Но… это же о Тигране он.

— Ты не прав, — глухо произношу. Только глупый не почувствует обиду в моем голосе.

— Ну а что он еще сделал, а?

Савка чуть ускорился и вот-вот уже доберется до террасы дома. Я же замедляю свой ход. Меня бьет неконтролируемая дрожь от вспыхнувшего разговора.

Взгляд судорожно бегает по искрящемуся снегу. Столько всего хочется рассказать, мысли поступают в мозг как автоматная очередь.

— Благодаря Тиграну, моя бабушка вылечилась.

Рудковский сводит брови к переносице. Не знал про болезнь Софьи Марковны?

— Лечение, санаторий, лекарство, — голос срывается. Воспоминания отдаются болью. Я очень боялась потерять близкого мне человека, — все это Тигран взял на себя без лишних вопросов.

Гордей убирает руки в карманы куртки и смотрит на меня сверху вниз в ожидании продолжения.

Резкий выдох. Не понимаю, почему я вообще должна отчитываться и что-то ему объяснять?

— И квартиру бабушке тоже купил он. Тигран оплачивает наш отдых, все увлечения сына. В прошлом году они плавали с дельфинами, а зимой занимались с инструктором на горных лыжах.

Говорю быстро, дыхание не успеваю перевести.

Меня бросает из состояния в состояния: печаль, что все это в прошлом и зверский протест, вызванный совсем бестактными вопросами.

— А любовь, Светлячок? Я не слышу про его любовь…

Слезы подкатывают к горлу и связывают. Разреветься перед мужчиной было бы верхом отчаяния.

Улавливаю его взгляд, наполненный чем-то необычным. Каким-то азартом, что ли.

Отступаю, а объемная энергия Гордея толкает меня.

Рудковский преодолевает пустоту между нами за секунду и его губы накрывает мои.

Глава 9. Тигран

«Мальборо».

Сто лет не курил.

Затягиваясь горьковато-приторным дымом, сжимаю в правой руке смартфон и смотрю из окна стандартного номера богом забытой северной гостиницы.

На улице совершенно нет людей. Оно и понятно. Первое января, три утра по местному времени. Все празднующие разбрелись по домам.

Для мужика, много лет совершенно ничего не чувствующего, внутри слишком много эмоций. Рванных и болезненных. Таких, которые хочется достать изнутри и хорошенько промыть под напором воды.

Одиночество уносит в воспоминания.

Смерть мамы многое в моей жизни изменила. Разделила на «до» и «после». Я мог бы сколько угодно врать себе также, как почти двадцать лет вру собственному отцу, повторяя всего лишь одну фразу: «Все в порядке».

Все, су-ка, в порядке!

Черт возьми.

Так двенадцатилетним пацаном я говорил после того, как маму похоронили и потом… А ещё все последние семь лет талдычу одно и то же.

Все в порядке.

Даже сейчас, когда мерзкое чувство вины придавливает тело бетонной плитой, а осознание того, что как раньше не будет, колется острыми краями прямо в сердце… даже в этот момент жаловаться на жизнь совершенно не хочется.

У меня две руки, две ноги, голова на плечах. А душа?..

Все в порядке!

Устало кивнув самому себе, набираю номер человека, который записан в моём мобильном телефоне довольно сухо, но ёмко: «Николь Мансурова». Вопреки нашему странному браку, мне всегда нравилось это на первый взгляд нелепое сочетание.

Моя фамилия очень идёт Нике. С ней она стала самостоятельнее и лучше. С ней она выросла… как бы это странно ни звучало. Но она больше не та девчонка с широко открытыми глазами и хлопающими ресницами.

Нажимаю на кнопку вызова, а когда слышу, как стихают гудки, первым делом сухо спрашиваю:

— Савва спит?

В Москве сейчас около часа ночи. Зная любовь моей жёнушки к волшебству, почему-то уверен, что они всё это время загадывали желания, придумывали какие-нибудь истории или рисовали.

— Уже ложится, — отвечает Ника отстранённо. — Хочешь поговорить с ним?