Опасный препод - Марго Лаванда

Еще не хватало мне ощутить на себе его недовольство и снова видеть презрение в глазах.

– Нет, теть Ян, я спокойно могу пропустить несколько дней, буду рядом с мамой. Поживу здесь. В деканат я сама позвоню, не надо никому ничего передавать. Спасибо за предложение.

Делаю себе мысленно пометку предупредить деканат о своем отсутствии. Где-то у меня был номер телефона… Ладно, можно на официальном сайте университета посмотреть.

– Ну ладно, – поглаживает меня по плечам, – ты уже взрослая девочка. Уверена, что со всем справишься. Бедная Оля, – вздыхает с грустью в голосе, – потерять маму накануне родов…

С этой поры начинается самая суматошная неделя в моей жизни. Целыми днями занимаемся домашними делами, организацией похорон и поминок, в то же время постоянно контролируем работу маминого кафе. Жизнь идет своим чередом. Об учебе подумать некогда, но я все же стараюсь хотя бы немного вникать в процесс, переписываюсь с одногруппниками, они высылают мне пропущенные лекции. Прошу передать нескольким преподавателям информацию о моих пропусках. Только насчет предмета Дамира язык не поворачивается попросить, слабовольно прячу голову в песок, откладывая решение проблемы на потом. Знаю, что поступаю неправильно, но у меня нет никаких моральных сил на мысли о Дамире и учебе.

Мама периодически плачет, хотя тут же останавливает себя, переживая за ребенка, но гормоны берут свое и она тут же снова льет слезы. Доходит до того, что мы с отчимом заставляем ее пойти к врачу. Я, конечно же, сопровождаю ее на приеме. По настоянию специалистов маму кладут на сутки в больницу для дополнительного осмотра, взятия анализов и УЗИ, а мне позволяют остаться с ней в отдельной палате благодаря стараниям Фёдора Алексеевича. У него везде есть связи, со всеми он на короткой ноге, к подобному быстро привыкаешь, чувствуя себя защищенной и спокойной.

– Дашкова, ты вообще собираешься в универ возвращаться? – как-то звонит Лена. – Я понимаю, у тебя похороны, мама беременная, но зачеты… Тебе же потом сложно будет. Может, вырвешься на пару часов в день? В среду в одиннадцать и в пятницу в десять тридцать.

– Лен, я не могу, мы с мамой в больнице, – объясняю вполголоса, выйдя из палаты в коридор.

– Что случилось?! Скоро ребенок родится?

– Нет, просто мама на нервах постоянно, плохо себя почувствовала. Но вроде бы все в порядке, причин для волнений нет.

– А-а, ну ладно, – успокаивается подруга, что-то громко говоря насчет компота. Очевидно, Лена звонит мне из университетской столовой. Слышны голоса, грохот посуды, треск кассового аппарата. – Давай, подруга, не пропадай, без тебя тоска зеленая.

– Я тоже скучаю, Лен, рада, что ты позвонила.

Кладу трубку и раздумываю, стоит ли пытаться вырваться в универ. Меня буквально разрывает от сомнений. Если бы не ночь с Алироевым, я бы думала исключительно об учебе, о возможности получить зачет без необходимости зубрить билеты. Но эта ночь случилась, ее не вычеркнуть из памяти, и она сильно влияет на мои решения.

Наконец наступает день похорон. В гнетущей атмосфере проходит несколько тяжелых часов. Десяток бывших бабушкиных подруг и коллег провожают ее в последний путь, потом вся процессия в черном перемещается с кладбища в дом. Я не отхожу от мамы, не даю ей суетиться и стараться везде проявить усердие. Задача сложная, практически непосильная. Мама, кажется, поняла спасительную силу активной деятельности, которая помогает справиться со скорбью, и пытается быть всем полезной. Но быстро утомляется, и я с радостью ее заменяю. Гости расспрашивают о последних годах жизни бабушки, просят меня принести ее фотоальбомы и предаются ностальгии.

– Карина, что бы мы без тебя делали, – одаривает меня внезапной похвалой отчим, когда все расходятся по домам, и я начинаю думать, что мы с ним все-таки поладим.

– Спасибо вам, Фёдор Алексеевич, – благодарю вполне искренне. – За клинику, за организацию похорон…

– Перестань, – благодушно отмахивается, – я для Оленьки на все готов.

И с таким выражением лица это говорит, что я пораженно смотрю и не верю своим глазам. Все-таки мама не ошиблась с выбором мужчины. Теперь в этом нет сомнений. Сколько у нее их было, но ничего не ладилось, ни с кем не удавалось построить семью. То женатые, то выпивающие, то просто не сходились характерами.

– Ладно, Кариночка, я все забываю спросить: ты же учебу пропустила. Сколько дней? Пять? Шесть? – хмурит кустистые седые брови и вопросительно смотрит меня. – Которой раз уже хочу в деканат позвонить, но все руки не доходят. То одно, то другое. Негоже университет пропускать, учеба очень важна для дальнейшего будущего.

– Нет, Фёдор Алексеевич, не нужно, я уже позвонила, – обманываю не моргнув глазом и тут же отхожу в сторонку, мысленно хватаясь за голову.

Забыла! Я реально просто-напросто забыла позвонить в этот чертов деканат. У нормальных людей такой важный номер телефона забит в список контактов, но у меня нет. В итоге я не позвонила, номер не выяснила, никому ничего не передала, закрутилась совсем и, получается, теперь буду разгребать кучу проблем.

глава 8

– Как хорошо что ты вернулась, ужасно соскучилась по тебе! – Лена заключает меня в объятия.

Подружка даже предложила приехать забрать меня, но я отказалась – меня подвез Влад Шведов, он как раз забирал тетю Яну, которая не отходила от мамы. Настоящие друзья эти Шведовы, нам с мамой очень с ними повезло.

Я и сама очень рада вернуться, две недели страхов и переживаний – очень тяжело. С трудом прихожу в себя. Но сейчас мне предстоят нелегкие времена, надо собраться. Во-первых универ, я сильно отстала. Представляю, что мне скажет Алироев! С ужасом… потому что не могу не думать о том, вдруг он меня узнал или узнает при встрече? По голосу, например. Чудо что в ту ночь он ни о чем не догадался, но я специально говорила немного более низким тембром. Сначала от переживаний, а потом само как-то вышло.

Вдруг разговор с Дамиром пойдет не об учебе, а о нашей ночи? Если догадался… он меня убьет!

А может нет? Может поговорим как взрослые люди?

Я устала изводить себя подобными мыслями!

Как хорошо, что теперь можно поделиться своими страхами с лучшей подругой. Все две недели я сходила с ума от невозможности поговорить ни с кем об этом. Держать в себе такое безумно тяжело. Если бы это был