Соль под кожей. Том третий - Айя Субботина

начале года. Под крыло к «Алексу Бёрги». До того, как… — Он ведет глазами, чтобы не озвучивать вслух времена, когда мы оба были уверены, что «нас» быть не может, и даже пытались свыкнуться с такой жизнью.

— И на самолете это…?

— Меньше двух часов, — подмигивает Димка, как бы между прочим спуская руки с моей талии на ягодицы. — Тут, бля, до офиса в час пик примерно столько же ехать! А моя умница жена целую проблему раздула! Пиши своим викингам, что согласна, пока они себе все бороды не сгрызли, что можешь сорваться с крючка. Контракт скинешь мне — юристы посмотрят. Ладно? Просто для страховки.

И снова звонко шлепает меня по заднице, как делает всегда, когда хочет ненавязчиво поставить точку в закрытом вопросе.

— Боже, Шутов, я тебя обожаю! — Набрасываюсь на него с поцелуями, визгами и счастливым смехом.

Глава сорок пятая: Лори

Собрание акционеров закончилось полчаса назад, но я все равно сижу в огромном и уже абсолютно пустом зале, разглядывая вид из окна на залитый солнцем город. Погода, как говорится, шепчет. Как будто пытается приободрить меня в этот все равно непростой день.

Оба мои предложения — и по увольнению, и насчет кандидатуры на роль преемника, приняли. Оба вопроса обсуждали бурно и довольно жестко. Сначала из меня пытались вытрясти причину такого скоропалительного решения, потом начали пытаться «задобрить» корпоративными бонусами и даже повышением оклада, но я стояла намертво. А когда взамен себя предложила кандидатуру Завольского, у старого борова чуть глаза и орбит не выкатились. Он так и сидел несколько минут, не в силах произнести ничего внятного, даже когда пришла его очередь говорить. Даже не знаю, порадовала бы меня так же сильно его разъяренная рожа, но обескураженная, пока он пытался что-то отвечать на вопросы, точно привела в восторг.

В конце концов, все получилось так, как я планировала.

После собрания кто-то из сотрудников подошел ко мне чтобы выразить сожаление, кто-то посмотрел, как на промахнувшегося Акелу. А я вообще ни на кого не смотрела: взяла ручку, бумагу и старательным, хоть и не очень красивым почерком, написала заявление об увольнении. Оно и сейчас лежит передо мной, пока я наслаждаюсь возможностью получить еще немного панорамы из этих окон. Она, определенно, одна из лучших в городе.

Я не буду врать самой себе, что уход из «ТехноФинанс» для меня совсем ничего не значит.

Я работала здесь два года, я многому научилась — чему-то намеренно, чему-то — вынужденно. Именно здесь я окончательно закалила свой внутренний стержень, познала тонкости офисных интриг и научилась выживать. После такой «школы молодого бойца» мне теперь даже ведро с пираньями не грозит.

Но скучать за всем этим я точно не буду.

Оглядываюсь на звук открывшейся двери и мысленно морщусь, когда вижу вразвалку «вкатившегося» внутрь Завольского. Кажется, он с каждым днем становится все жирнее. И не подавит же, тварь, заглатывая очередной кусок мяса. Но, возможно, однажды он все-таки потеряет бдительность и обожрется до смерти? Вдруг понимаю, что по большому счету мне все равно, что с ним будет дальше. Счастливая сытая жизнь? С той бомбой замедленного действия, которую я ему подложила и детонатором, который сегодня передам Авдееву, жирной твари это точно не обломится. Вадим, конечно, не будет жестить. Скорее всего, даже будет придерживаться рамок законности, но для Завольского любое противостояние с заведомо слабой позиции — уже проигрыш.

— Валерия Дмитриевна. — Он идет ко мне через весь кабинет, осматривает пустой зал и особенно пристально — меня, все еще сидящую во главе стола. — Признаться, вы нас всех сегодня очень удивили.

— Давайте называть вещи своими именами, Завольский — мое решение избавит тебя от необходимости горстями жрать лекарство от изжоги.

Маски сброшены, я уже его переиграла. Нет необходимости «выкать» и выдерживать субординацию. А самое главное — я все равно его переиграла. Завольский может сколько угодно утешать себя тем, что держит главный кубок, но к нему в руки он попал не в честной борьбе, а потому что я его уже держала и мне не очень хотелось продолжать. Для жирной мрази такое себе «послевкусие» победы.

Он садится на один из стульев, на заметном расстоянии от меня. Я выразительно над этим посмеиваюсь. Боится, что напоследок проткну его ручкой?

— И для чего же все это было? — пытается докопаться Завольский. — Столько стараний — и ради чего?

— Просто потому что хотела и смогла, — безразлично пожимаю плечами. — Потому что ты теперь будешь сидеть в своем жутко дорогом, сделанном на заказ кресле, и каждую минуту чувствовать, что получил его из моих рук. А я сделала это на отъебись. По любой из причин, о которых ты можешь даже не догадываться.

Мне нравится смотреть, как его лоснящаяся гладковыбритая рожа покрывается нервными красными пятнами. Как подрагивают один за другим бесконечные мокрые от пота подбородки. Почему-то именно сейчас хочется вспомнить тот вечер, когда он со своими псами вломились ко мне. Тогда он смотрела на меня сверху вниз, как на существо, значительно ниже его на эволюционной лестнице. А теперь точно так же на него смотрю я.

— Это так злит, да? — Изображаю сосредоточенность. — Хотеть размазать меня по стенке как мокрое пятно, и не иметь ни единой возможности это сделать.

— Хотел бы — сделал, — огрызается он.

— Очень беззубая попытка, Завольский. Ты всегда делаешь, как только подворачивается возможность, а не выжидаешь какой-то эфемерно более подходящий момент и, тем более, не мучаешься угрызениями совести.

Ему до зубного скрежета не нравится мой пренебрежительный тон. А еще больше не нравится, что в руке нет ни одного рычага, чтобы сломить меня и вернуть туда, где, по его мнению, мне самое место — у него в ногах.

— Ну и какие теперь планы, Валерия Дмитриевна? — елейно интересуется он, грузно встает и демонстративно забирает мое заявление на увольнение.

Так смешно держит его двумя руками.

Боится, что передумаю и попытаюсь отыграть назад? Отлично, еще один сюжет для его ночных кошмаров — что однажды я триумфально вернусь и одним пинком вышвырну его и из кресла, и из «ТехноФинанс».

— Планов просто громадье, Завольский, — отвечаю многозначительно. Пусть и дальше дергается, гадая, к какому берегу меня прибило и в качестве кого мы можем столкнуться в следующий раз.

Поднимаюсь, поправляю абсолютно идеально сидящее на мне платье.

Завольский вряд ли осознает, что одновременно делает шаг назад.

А я мысленно смеюсь. Точнее — ржу, как Шутов, потому что теперь это наше с ним