Она - моё табу - Настя Мирная

смех и вижу настоящую, не вымученную улыбку, то я бы отмотала время назад и не села на этот самолёт. Но я не могу управлять временем. Я в него сажусь и лечу навстречу концу всех свои мечтаний и надежд.

Но это преждевременно. Пока у меня есть ещё один беззаботный день прогулок по Коннектикуту. Дегустации американского фастфуда и попытки запомнить вкус и разгадать секреты приготовления, чтобы потом порадовать любимого. Ещё несколько встреч для прощания. Сборы всех вещей и отправка в аэропорт. Они полетят отдельным рейсом. Подарки и сувениры от девчонок. Ещё пара минут разговоров по телефону и…

И вот я уже поднимаюсь по трапу, занимаю место возле иллюминатора и отключаю телефон, чтобы Дикий не звонил. Утром первым делом заеду домой, приму душ, освежусь, надену новое платье, которое Андрюше сто процентов понравится, и полечу к нему. Самолёт, вибрируя, разгоняется по взлётной полосе, а затем плавно взмывает в воздух. С лёгкой, почти неуловимой грустью смотрю на удаляющийся Коннектикут. Прикидываю, где находится Йельский университет и мой кампус. Слежу, пока город, а затем и континент не растворяются в тумане, и на смену им не приходит тёмный, беспокойный океан. А потом засыпаю, вибрируя не меньше фюзеляжа от предвкушения нашей встречи.

По прилёту, в аэропорту папа, что очень удивительно, меня не встречает, а ведь он обещал. Выглядываю его в толпе, но так и не замечаю. Спустя сорок минут ожидания психую и еду домой. Телефон остаётся выключенным, иначе я увижу сообщения от Андрея и тут же во всём признаюсь. А раз папа не соизволил меня встретить, то и звонить ему нет смысла. Да, я дуюсь, хотя уже давно должна была привыкнуть. Просто мне казалось, что в последнее время мы очень сблизились.

Такси тормозит у ворот. Расплачиваюсь переводом, забираю небольшой чемодан и решительно иду в дом. Я очень зла сейчас на папу. Так сильно, что это даже глушит мурашек и радость от скорого свидания с любимым. И от это ещё больше злюсь на него! Всё настроение испортил!

Толкаю входную дверь и, бросив чемодан на пороге, ураганом несусь по дому, в глубине души мечтая, чтобы его не было дома. Иначе мы поругаемся и настроение упадёт до нуля. А я хочу, чтобы Андрей видел, как я счастлива его видеть.

— Кристина. — сухой оклик застаёт меня врасплох возле папиного кабинета.

Останавливаюсь, поворачиваюсь и складываю руки на груди, злобно притопывая ногой. Папа выходит из кабинета и застывает. Бледный, с мешками под глазами и будто испуганный. Мгновенно сдуваюсь и шагаю к нему. Но строгий, ледяной, полный сожаления взгляд окатывает промораживающей волной и парализует тело. Сердце стремительно ускоряется. Мне вдруг становится страшно.

— Пап, что происходит? — лепечу онемевшими губами.

Он отводит глаза! Я готова умереть от страха. Папа никогда не отводит взгляда. Ни-ко-гда!!!

— Прости меня, дочка. — хрипит глухо и обречённо.

— З-за ч-что? — выталкиваю я стучащими зубами.

— Ты выходишь замуж.

Отгоняю странное чувство обречённости и улыбаюсь. Обнимаю папу за плечи и клюю в щёку.

— Да, пап. Ты же смирился уже. Мы с Андреем позовём тебя на свадьбу.

Но сердце всё равно сжимается от его взгляда. Пустой, словно мёртвый. Неприятные мурашки по моей коже.

— Не за него. Извини, но тебе придётся его бросить.

— Что ты такое говоришь?! — взрываюсь криком, пятясь от него, как от проклятого. Уши закладывает. Пальцы трясутся. Всё тело, кажется, каменеет. На глаза наворачиваются слёзы. Потоками летят по щекам. — Пап, что за шутки? Пап? — шепчу, стараясь руками удержать в груди сердце. Бейся, родное, мы с тобой выстоим. — За кого, пап?

— За меня, красавица.

За спиной отца открывается дверь и появляется Савельский.

— Пап… — лепечу, ловя его взгляд, но он постоянно ускользает.

— Прости, дочка. Так надо.

Нет, мы не выстояли. Разбились вдребезги.

Глава 54

Надежда умирает последней

Я не понимаю, что происходит. Где реальность, а где страшный сон, воплотивший в жизнь все мои страхи. Жизнь стала какой-то пустой, обесцвеченной, не белой или чёрной и даже не серой. Ничего нет. Когда-то возникшая в груди чёрная дыра разрослась и поглотила все чувства.

Жизнь на системе жизнеобеспечения. Я будто впал в кому. Только в отличии от коматозников, продолжаю делать вид, что что-то важное ещё осталось. ФИЗО, разводы, построения, завтрак, обед, ужин, душ, подготовка к дембелю. Несколько дней и я буду в родном Петрозаводске. Обниму родителей, братьев, Даньку. Только даже это не радует. Полное безразличие. Еда безвкусная, словно картон жую. И живу на каком-то автомате.

Последние две недели адово болезненные. Мучительное одиночество. Кристина всё реже звонила и писала. Не всегда отвечала на звонки и игнорировала мои сообщения. А потом окатила меня, словно ледяной лавиной, своими словами.

«Я поняла, что не готова к семейной жизни.»

Она много чего ещё говорила, но я не слышал. То предчувствие чего-то нехорошего обрушилось пониманием и отчаянием. А я, сдерживая слёзы и крики, просил её просто вернуться и поговорить глаза в глаза. Готов был остаться после дембеля и ждать её прилёта. Но она не прилетела. И не прилетит. И я, блядь, не понимаю, что вдруг произошло. Оббивал порог кабинета Царёва, но всё, чего удалось добиться — узнать, что он взял отпуск. Ездил к ним домой, только чтобы он добил меня окончательно.

— Кристина импульсивная. Всегда была такой. Сначала хочет одного, а потом передумывает. Я надеялся, что она, наконец, выросла и сделала свой выбор, что успокоится и осядет, но она решила остаться в Америке доучиться. Не приезжай больше, Андрей. Здесь ты её не найдёшь.

После этого разговора я весь день и ночь бесцельно бродил по городу, стараясь дозвониться или дописаться до Крис, но она меня заблокировала. И Макея тоже. Я дошёл до такого уровня отчаяния, что поехал к Тане Киреевой, но стоило только открыть рот, как она вся посерела и захлопнула передо мной дверь. Так и шатался по улицам, где мы ходили с Царёвой. И понимал, что ничего не цепляет, ничего неважно уже. Полная отрешённость и безразличие. Когда вернулся в часть на рассвете, меня уже искала половина командного состава. Гафрионов и Спиридонов орали, брызжа слюной, угрожали, а мне было на всё похуй. Четыре дня на губе, испорченное личное дело, круги по плацу, постоянные наряды, чистка сортиров… На всё насрать было. Выполнял, не ноя и не жалуясь. А ночами смотрел в белый потолок, как и до того, как у нас с Фурией закрутилось. Она мне снится каждую