Коник-остров. Тысяча дней после развода - Татьяна Рябинина

— У нее рак, Ваня, — сказал мне потом отец Рафаил. — Осталось совсем немного. Только учти, ты об этом не знаешь. Никто не знает.

Ему самому уже перевалило за восемьдесят, он с трудом ходил, но все равно каждый день служил литургию. Ермона помогала в алтаре, а Тамара пела на клиросе. Уже на острове у нее снова появился голос, слабенький, хриплый, но и это было настоящим чудом, потому что раньше она могла лишь шептать.

В прежней жизни отец Рафаил был военным. В сорок пять лет полковник спецназа Евгений Богатырев, дважды кавалер ордена Красного знамени, представленный к званию Героя Советского Союза, потерял в Афгане ногу. Он оказался одним из тех, кому власти заявили цинично: «Мы вас туда не посылали». Жена решила, что достойна лучшего, чем жизнь с инвалидом. Евгений справился, научился ходить на протезе, заочно окончил Духовную семинарию. Сначала жил иноком в миру, потом его постригли в Важеозерском монастыре. Когда было принято решение возродить Ильинскую пустынь, стал одним из пяти ее насельников.

С тех пор как я рассказал ему о разводе, время от времени вываливал все, что кипело внутри. Это нельзя было назвать настоящей исповедью — ведь я не причащался. Просто хотелось с кем-то поделиться. Отец Рафаил слушал, говорил что-то ободряющее, касался сморщенной рукой лба, благословляя, и становилось пусть немного, но легче.

— Случилось что-то, Ванечка? — спросил он, когда, передав коробки Ермоне, я зашел к нему в келью поздороваться. — Ты сам не свой.

— Она приехала, — выжал из себя я, глядя в пол.

Пояснять не пришлось.

— К тебе приехала? — отец Рафаил положил руку мне на макушку.

— Нет, по работе. Случайно так совпало. А может, и нет.

— У Него нет случайностей, — возразил он. — Все для чего-то нужно.

Я снова и снова повторял эти слова на пути с Ильинского в Кугу.

Все для чего-то нужно…

Одно цепляется за другое, тащит за собой третье. Кто знает, как все сложилось бы, если б я тогда не забыл на берегу солнечные очки…

* * *

июль 2012 года

Кира идею прогулки к озеру воспринимает с воодушевлением.

— Саш, я недолго, — говорит она подруге, но с таким видом, будто собирается гулять до утра.

— Окей, — кивает та и уходит.

Мы идем по тропинке к берегу, Кира трещит, не умолкая: что-то рассказывает, о чем-то спрашивает, а я вдруг понимаю, что ни капли ее не хочу. Еще днем в красках представлял, как утащу ее при первой же возможности на секретную полянку за камышами. И вот мы идем в ту сторону, а я никак не могу понять, зачем мне это понадобилось. Конечно, можно туда и не заходить, сделать кружок по берегу и вернуться. Но она-то явно ждет не этого. Особенно после салюта, которым я их поприветствовал.

— Что-то прохладно! — с намеком ежится Кира.

Была бы ветровка или что-то вроде, снял бы и отдал ей. Но на мне только футболка, без которой зажрут комары. Поэтому обнимаю за плечи. Она жмется ко мне, кладет руку на талию. А я вспоминаю насмешливый взгляд, которым Александра обласкала меня перед тем, как уйти. А в ушах снова звучит ее голос.

Черт, не голос, а минет! Но даже это не в состоянии поднять объявившего забастовку товарища в штанах. Прости, Кира, но, кажется, сегодня тебе ничего не светит. А может, и не только сегодня. Честное древесное, я не собирался включать динамо. Так уж вышло.

Мы доходим до камышей, и я поворачиваю обратно к жилым корпусам. Если Кира и разочарована, то старается этого не показывать, хотя болтает уже не так воодушевленно, и рука у меня на талии пальцами больше не шевелит. Прощаемся у девчачьего корпуса, и я заставляю себя поцеловать ее. Так, чисто символически.

— До завтра, — Кира касается моей щеки и исчезает за дверью.

С облегчением перевожу дух и иду к себе. Еще из коридора слышу голоса в комнате, где живу с Димкой и Серегой. После костра собралось человек десять, обсуждают девчонок. Кира и Александра появились на неделю позже остальных и, разумеется, привлекли всеобщее внимание.

— Ты чего-то быстро, Вано, — усмехается Серега. — Не дала?

Ну ясно, кто-то заметил, что я ушел с Кирой.

— А я и не просил, — пожимаю плечами, сажусь на кровать, потеснив Пашку и Никиту.

— Ага, камон, свисти!

Обидно отсмеявшись, мужики сходятся на том, что Киру охотно трахнули бы. Насчет Александры мнения разделяются. Одни говорят, что она вполне миленькая и, в принципе, ебабельная, другие — что «вот ваще ниачем». «Ябвдул» не говорит никто — кроме меня. Хотя я тоже не говорю, а думаю. И даже как будто пугаюсь этой мысли.

На следующий день становится ясно, что Кира сдаваться не собирается. За завтраком они с Александрой подходят с подносами к столу, где мы с Димкой сидим вдвоем, и просят разрешения присоединиться. Кира пялится на меня, Димка на Киру, а я… Я судорожно пропихиваю в глотку омлет, не отрывая глаз от тарелки, потому что зверски хочется косить ими влево. Как будто тянет магнитом.

С этой минуты дни делятся для меня на отрезки: от завтрака до обеда, от обеда до ужина и вечерних посиделок, с вечера и до завтрака. Занимаюсь своими делами и жду, когда увижу ее — Александру… Сашу. А когда вижу, превращаюсь в слабоумного и не могу связать двух слов. Но так только с ней. Кира по-прежнему липнет ко мне, я болтаю, смеюсь, отпускаю скользкие шуточки, но это где-то на поверхности, над сознанием. Как будто не я, а моя оболочка. А сам смотрю на Сашу, слушаю ее голос, шалею от запаха.

Влюбился? Понятия не имею. Можно ли влюбиться в незнакомку? Ведь я ничего о ней не знаю — кроме того, что она пятикурсница с биофака. Мы и двух слов друг другу не сказали, не считая общих разговоров. Но хочу ее страшно. Так, как никого и никогда. Нет, не сильнее, не в том дело. По-другому. Хотя объяснить, в чем разница, не смог бы. Есть в этом желании что-то… мистическое. Магическое даже. Таинственное, как белая ночь.

Свет белой ночи мерцает на ее лице, отблески костра отражаются в глазах. Она похожа на фею из сказки. Не могу оторвать взгляда, но я ей, кажется, совсем не интересен. Пытаюсь утешать себя тем, что и никто другой тоже, но получается слабо.

Так проходит неделя. Я заполняю на берегу дневник наблюдений, иду в учебный