Светлана Чистякова - Производные счастья

— А какая она была? Хорошая?

— Очень. Добрая такая, никому ни в чём не отказывала. А уж трогательная какая! Просто ух! В общем классная была девчонка!

«Вот кобель! — мысленно восхитилась Нара, продолжая слушать трёп Северинцева — и ведь главное не врёт!»

— Правда?

— Чистая!

— А папа её любил?

— Ещё как! Просто жить без неё не мог.

— А вы?

— Я тоже эмм… кхм… любил, — чувствовалось, что он еле сдерживает смех, Нара тоже кусала губы, пряча улыбку.

— Вы оба были влюблены в одну девушку? В мою маму?! Вот круто!

— Эээм, Маш, понимаешь, я её просто… любил, а твой папа очень сильно, вот она и сделала свой выбор в его пользу.

— Жалко. Вы бы сейчас были моим папой. И все были бы живы, — грустно сказала Маша и профессор вмиг посерьезнел:

— Машунь, ты не расстраивайся, ладно? Что делать, так сложилась жизнь. Не всегда всё складывается так как хочется, но у тебя всё в жизни будет хорошо! Обязательно! Ты повзрослеешь, институт закончишь, станешь врачом как твой папа…

— Педиатром, — вставила Маня.

— Педиатром, — согласился он, — ты хорошая, добрая девочка, деткам нужны как раз такие доктора.

— Дедушка мне рассказывал, что папа был гемологом.

— А бабушка тебе разве ничего рассказывала?

— Она про них никогда не рассказывает. Только на маму всё время ругается, что она её сыночка загубила.

— Твой папа был гематологом. Ты немного неправильно называешь его профессию. Лечил заболевания крови. Ладно, девушки, спасибо за чай, за приют, поеду я пожалуй, — он встал, направляясь в прихожую. Маша, где моя рубашка?

— Сейчас принесу.

Маша умчалась в комнату и вернулась с уже почти сухой рубашкой Северинцева. Нара бросила взгляд на часы:

«Надо же, — изумилась она, — три часа почти прошло! Ничего себе чайку попили».

— Ну вы тут прощайтесь, я пошла телек смотреть, — заявила Машка, когда профессор вернулся из ванной, где переодевался, — там мой любимый сериал начался. До свидания, дядя Саша.

— Спокойной ночи, Маша.

Марья умчалась, а Северинцев открыл дверь, внезапно вытянув ничего не подозревающую Нару на площадку и припечатал спиной стене.

Его руки обвили её плечи, а тонкие прохладные губы впились в её рот. Боже! Целовался он так же виртуозно, как и оперировал! Неторопливо, наслаждаясь каждой секундой взаимного познания с терпкой смесью нежности и обещающей все звезды чувственности. Он будил в ней даже не желание — необходимость, стремительно нарастающую, грозящую смести собой все нравственные барьеры, и её саму в том числе, расплавившуюся, потерявшуюся в этом сладко пахнувшем мёдом маленьком безумии. Нара не помнила, как ухитрилась расстегнуть на нём рубашку, наслаждаясь ощущением гладкой кожи под своими пальцами.

— Поехали ко мне, — прозвучал в её ухе хриплый задыхающийся шёпот, выдергивая из опьяняющего дурмана, вызванного умопомрачительным поцелуем.

Воспитание маменьки, которая чуть ли не с отрочества твердила ей, что нельзя бросаться в объятия мужчины в первый же день знакомства, всё-таки поселило в Наре маленькую ханжу, которая так не вовремя вгрызлась в затуманенное удовольствием сознание. О том, что они знакомы почти два года, правда не столь тесно, ханжа напомнить забыла, потребовав уйти от следующего скользящего по её скуле лёгкого поцелуя и упереться руками в его грудь.

— Нет.

Следующие пять секунд показали, что не стоило возвращать Северинцева к реальности. Он отшатнулся и убрал руки, вследствие чего Нара, лишённая поддержки, едва не рухнула на пол. Ноги не держали её. Чувствуя, как пылают щёки, она рискнула поднять на него глаза.

Профессор был великолепен в своем желании! Припухшие от поцелуев губы, лихорадочный румянец на скулах, а глаза! Воротничок его морозно-белой рубашки, казалось вот-вот растает от их жаркого блеска. Вот только из глубины этих феерических глаз медленно поднималась волна холодной ярости:

— В чём дело, Нара Андреевна? Вы так боитесь потерять свою репутацию, что избегаете собственных желаний? Жаль! Я уж было подумал, что именно сейчас вы были настоящей…

— Да как вы…

— …смеете, — закончил за неё Северинцев, застегивая рубашку, — полагаю это врожденная наглость.

— Вы ничего обо мне не знаете, Александр Николаевич, — её голос срывался от возмущения, — и понятия не имеете, чего я хочу.

— Серьёзно? А кто же три минуты назад так охотно отвечал на мои поцелуи, стесняюсь я спросить? Ваш двойник? Вы отрицаете собственную чувственность, просто из чистой вредности или врождённым мазохизмом страдаете?

— Бывает, — Нара развела руками, — минутное помутнение рассудка. С каждым может случится.

— Даже так?

— Именно так.

— Ну что ж, счастливо оставаться. Можете и дальше наслаждаться своей репутацией снегурочки!

— Ага. Удачи вам в поисках знойной красотки, которая, я уверена, Вам ни в чём не откажет.

Профессор так зыркнул на неё, что сердце ухнуло куда-то вниз и не сказав больше ни слова, круто развернулся и скатился вниз по лестнице.

Нара открыла дверь и вошла в квартиру. Машка, едва успевшая отскочить от глазка, даже не попыталась сделать вид, что не подглядывала.

— Нарусик, ты ему нравишься! — торжественно объявила она, сначала повиснув у неё на шее, а затем принявшись прыгать по прихожей на одной ноге.

— С чего ты взяла? Ты вообще слышала, что он там нёс?

— Хм, а уж ты-то что несла?! Другой бы на его месте, после всего, что ты ему наговорила, задушил бы, наверное. А ты вон ничего, жива до сих пор.

— Ну спасибо!

— Да не на чем. Вот только я не знаю, как ты завтра с ним общаться будешь. После твоего сегодняшнего словесного поноса. Лучше бы вы с ним просто целовались.

— Ох ты ж блин! — Нара потерянно бухнулась на стул и обхватила голову руками. — Завтра же дежурство. И он тоже… дежурит.

— Не переживай, Нарусик, — ободрила Машка, по прежнему изображая из себя мячик, — к утру от твоих слов у него в голове уже ничего не останется.

Глава 5

Северинцев вылетел из подъезда и, усевшись за руль, сделал несколько глубоких вдохов.

Когда удушающая, почти звериная похоть отступила, а ярость вызванная отказом улеглась, он обрёл способность мыслить здраво. Не слушая голоса уязвлённого самолюбия, советовавшего ему послать неуступчивую дамочку куда подальше и навестить более сговорчивую, которых у него в запасе имелось не одна и даже не две, он вынужден был признать — Нара права! Ну согласилась бы она, отвёз бы он её к себе, устроили бы они там качественный перепихон к обоюдному удовольствию — дальше то что? Да ничего! Он сам же первый от неё и отказался бы! Потому что терпеть не мог этаких одноразовых зажигалочек, которые, едва познакомившись, прыгают в постель, а потом ещё и удивляются, а чего это он не хочет продолжения! Да потому что одноразовая!