Долина кукол - Жаклин Сьюзан

доктор Галенс назначил круглосуточное дежурство только после операции. Я в порядке. Оставьте нас, пожалуйста.

Она посмотрела, как ушла медсестра, и выскочила из постели.

– Что ты делаешь? – в тревоге спросила Энн.

– Бегу отсюда – и немедленно!

Энн схватила ее за руку:

– Дженнифер, ты c ума сошла?

– Слушай, я не дам им себя изуродовать. Уин же и близко ко мне подойти не захочет!

– Ты же сама говорила, что он полюбил тебя, а не твои груди! Не чуди.

Но Дженнифер уже была возле шкафчика, вытряхивая из него одежду.

– Я бегу отсюда. Я готова рискнуть – рак-то он удалил, а грудь отрезать я ему не дам!

– Джен, но ведь только так можно что-то установить наверняка. Может быть, он уже проник и в другие части груди.

– А мне плевать! Хватит и того, что я не смогу дать Уину детей, но изуродованной я к нему не приду!

– Если ты сбежишь, это может оказаться самоубийством. Ты считаешь, это честно по отношению к Уину? Выйти за него, а потом, возможно всего через год, заставить его пережить все это? Его первая жена была больна. И как все это связано c ребенком? Ты же еще можешь рожать – доктор Галенс сказал, что у тебя там все в порядке.

– Но мне нельзя беременеть. Так сказал доктор Галенс. Беременность может вызвать рак в яичниках. Между грудью и яичниками есть какая-то прямая связь. Он даже сказал, что после операции он может мне обработать яичники рентгеном – чтобы гарантировать бесплодие! И что же я смогу предложить Уину? Бездетность, искалеченное тело…

– Ты отдашь ему себя! На самом деле он именно этого и хочет. Слушай, ты же сама говорила, что тебе до смерти надоело жить ради собственного тела. Вот и докажи это. А если вы хотите детей – можете взять приемных.

Дженнифер медленно забралась обратно в постель.

Энн поспешно продолжила:

– Никому даже и знать ничего не надо – кроме тебя и Уина. Он будет любить тебя и из-за детей не перестанет любить. Я в этом абсолютно уверена. А если вы усыновите ребенка, он будет все равно что ваш собственный. И операция будет пустяковой. Честное слово, Джен, – сегодня есть такие обезболивающие, и можно купить такие замечательные накладные груди… Джен, это не конец света.

Дженнифер смотрела в потолок.

– Знаешь, смешно как-то… Всю жизнь слово «рак» означало смерть, ужас, что-то такое страшное, что я просто сжималась от страха. И вот теперь он у меня. И странно то, что самого рака я нисколько не боюсь – даже если он окажется моим смертным приговором. Страшно то, что он испортит нам c Уином жизнь. Я стану уродиной, не смогу родить ему детей.

– Да ничего не будет заметно, Джен. Некоторые попадают в автомобильные катастрофы, живут c изуродованным лицом. Некоторые женщины от природы плоскогруды – и ничего. Ты же сама все время говорила, что не желаешь жить ради собственного тела. Так имей же мужество, веру в себя – докажи это. И докажи, что веришь в Уина.

Дженнифер слабо улыбнулась:

– О’кей, тогда я, пожалуй, сниму этот больничный халат. И принеси-ка мне мою косметичку. Я хочу выглядеть наилучшим образом, когда буду ему все рассказывать.

Она села и стала расчесывать волосы. Надев прозрачную ночную рубашку, она посмотрела на свою грудь, часть которой была прикрыта небольшой аппликацией.

– Прощай, Сэм, – сказала она. – Ты еще не знаешь, но недолго тебе осталось быть здесь.

К Энн присоединился Кевин, и они оба были в палате, когда в семь приехал Уинстон Адамс. Энн расставила лампы так, что Дженнифер выглядела «кинозвездой до кончиков ногтей». Она была почти весела. Поздоровавшись, Кевин и Энн вышли.

Не успели они уйти, Уинстон рванулся к постели и крепко обнял Дженнифер.

– Боже мой, я чуть не умер от страха. Врач так невнятно говорил по телефону – что тебе требуется операция, что свадьбу, возможно, придется отложить. И вот я вижу тебя – и ты так прекрасна… Что за операция, милая?

Она внимательно посмотрела на него:

– Довольно противная, Уин. Я буду вся в шрамах, и не смогу иметь детей, и…

– Шшш, ни слова. – Он посмотрел на нее c обожанием. – Сказать тебе кое-что? Я ведь это так только, чтобы тебе не перечить… Я имею в виду детей. В моем возрасте уже все равно – есть дети, нет детей… Я просто хотел тебе угодить – ты-то так хотела ребенка, вот я и делал вид, что тоже хочу. Разве ты не понимаешь, что мне дорога только ты…

Она прижалась к нему:

– Ой, Уин! – От радости она даже расплакалась.

Он погладил ее по голове:

– Неужели ты боялась, что потеряешь меня? Девочка моя прекрасная, ты никогда меня не потеряешь. Неужели ты не понимаешь, что я только сейчас начинаю жить – и только благодаря тебе? – Он поцеловал ее в грудь через прозрачную ночную рубашку. – Мне нужна только ты. Не дети, а только ты… Ты – единственная женщина в моей жизни, которая потрясла меня. Боже мой, Дженнифер, пока я не встретил тебя, я часто задавался вопросом, нет ли во мне какого-нибудь изъяна. Я винил во всем Элеанор. Бедная Элеанор – она была ни в чем не виновата. Она ничего во мне не возбуждала, и, вероятно, я тоже оставлял ее холодной. Но c тобой… Вначале, когда мы встретились, я отвернулся от тебя – помнишь?

Она кивнула и погладила голову, лежащую у нее на груди. Он поцеловал гладкую кожу ее шеи.

– Но ты все во мне переменила, заставила меня почувствовать, что бегу я не от тебя, что я просто испугался, что бегу от самого себя. И в тот момент, когда ты вошла в мою квартиру, я уже знал, что все будет совсем иначе, по-новому. Дженнифер, ты научила меня любить. И этим я пожертвовать не мог бы. Никогда. – Он погладил ее груди. – Вот мои дети, – нежно сказал он. – Это единственные дети, которые мне желанны, каждую ночь льнуть лицом к этой красоте… – Он замер – его палец наткнулся на небольшую аппликацию. – Что это? Что они сделали c моим ребеночком?

Улыбка застыла на ее губах.

– Пустяки… У меня была небольшая киста…

– Шрама не будет? – Он явно был в ужасе.

– Нет, Уинстон, – ее удалили иглой. Никакого шрама.

– Это самое главное. Пусть тебе вырежут яичники – мне все равно. Это же не ты – я их и знать не знаю, твои яичники. Но пусть только