Изабель Вульф - Разлуки и радости Роуз

Приближались роды, и меня послали в Чэтхем, за шестнадцать миль, на попечение старинной подруги моей матери, Марджори Уилсон, бывшей акушерки, ее муж погиб на войне. Я должна была жить у миссис Уилсон несколько недель в качестве платной гостьи, она бы приняла роды научила меня ухаживать за ребенком, а потом за мной бы приехал Йен. 25 июля мне должно было исполниться шестнадцать, и на следующий день мы бы поженились в зале регистрации, заранее подготовив все необходимые документы, в том числе и разрешение родителей. После этого я должна была переехать в Лондон к Йену и жить с ним в комнате, которую бы мы снимали, пока он не получит диплом.

Йен часто писал, поэтому у меня не было сомнений, что он сдержит слово. Оглядываясь назад, я вспоминаю, как была счастлива, несмотря на то, что очень переживала. Я любила Йена и надеялась, что буду жить с ним — и с тобой — до конца дней. Я никогда не была амбициозной карьеристкой, Роуз, у меня не было грандиозных планов на будущее. Я была бы счастлива быть «обычной» женой и мамой: ты и Йен стали бы моей вселенной. Итак, в начале июня почти ночью (у меня уже был огромный живот), на такси меня отправили в дом миссис Уилсон. Она была доброй женщиной и помогла явиться на свет тысячам младенцев, поэтому родители знали, что я в надежных руках. В случае осложнений неподалеку была больница. Но у меня были легкие роды: схватки длились всего четыре часа. Ты родилась в три часа ночи пятнадцатого июня. Пятнадцатого июня. — Так, значит, день рождения у меня еще только через две недели!

Я назвала тебя Роуз, потому что сразу же после рождения было видно, что ты унаследовала мои черты — светлую кожу и рыжие волосы. Я прилагаю фотографию… — Я встряхнула конверт, и на колени выпала выцветшая фотография красивой женщины лет тридцати пяти, которая стояла перед горой Айерс. — У меня огненно-рыжие волосы, густые и кудрявые. Но не такие густые, как раньше. Из-за химиотерапии заметно поредели. Но всю жизнь у меня была копна упругих рыжих кудрей, и я видела, что у тебя тоже такие волосы. Ты была очень милым улыбчивым, спокойным ребенком, Роуз, никогда не плакала. Несмотря на стресс — ведь я стала молодой матерью — и раздражение оттого, что еще несколько недель придется прятаться, я чувствовала себя замечательно. Оставалось только дождаться Йена. Я полностью ему доверяла и ни на мгновение не сомневалась, что он приедет.

Он приехал навестить меня через три дня, только что сдав экзамены за первый курс. На лето он устроился на работу на лакокрасочную фабрику в Баттерси: теперь ему нужно было содержать меня и ребенка, и лишние деньги не помешали бы. Он мне писал, и я знала, что в следующий раз он приедет 26 июля, на мой шестнадцатый день рождения, мы пойдем в бюро регистрации и поженимся. И одновременно оформим твое рождение (это можно сделать в течение шести недель), написав в свидетельстве наши имена и фамилии (тогда я уже буду носить фамилию Йена). Один раз ко мне приезжали родители и видели тебя. Они были очень рады, что все обернется лучшим образом и я снова стану «приличной» женщиной. Они придумали отличный план, и все шло удачно. По крайней мере, так мы все думали.

Утром 25 июля миссис Уилсон позвонили и сказали, что ее сестра, которая жила в Линкольне, попала в больницу и ей нужно присмотреть за детьми. Миссис Уилсон не знала, надолго ли она уезжает, но думала, что по меньшей мере на пару недель. Она знала, что ко времени ее возвращения я уже уеду. Поэтому она оставила меня в доме на пару дней до приезда Йена и поручила мне хорошенько запереть дверь. Она оставила продукты и пожелала мне счастья. Я расстроилась, когда она уехала, потому что мы подружились, и она была ко мне очень добра. Но в то же время я была в восторге оттого, что Йен вскоре приедет забрать меня, мы поженимся и начнем новую жизнь в Лондоне. Однако этому не суждено было случиться. Потому что в тот вечер раздался звонок в дверь. Миссис Уилсон приказала мне не открывать дверь незнакомцам, но я выглянула в окно на втором этаже и с удивлением увидела на пороге моего отца. Я никак не могла понять, зачем он приехал. У моих родителей не было телефона, поэтому он не мог предупредить меня о приезде. Он явно только что сошел с поезда. Я спустилась, чтобы открыть дверь, и подумала, что, может быть, он приехал, потому что у меня завтра день рождения. Я была тронута. Но причина оказалась не в этом. Он выглядел ужасно. И сказал, что у него плохие новости и я должна быть храброй. Сердце мое сжалось: я подумала, что мама заболела или, хуже, при смерти. Но вместо этого он сказал, что Йен погиб, разбился сегодня утром на мотоцикле. Его занесло на повороте, и он попал под грузовик. Умер в машине скорой помощи.

Я была в таком шоке, будто в меня выстрелили. Отец посидел со мной немного — до сих пор помню, как посерело его лицо, — и примерно через час сказал, что ему пора идти. Я ответила, что соберу вещи, потому что думала, что поеду домой с ним. Но он только посмотрел на меня и покачал головой. Потом дал мне конверт, в котором лежала бумажка в пятнадцать фунтов, и сказал, что это все, что он может мне оставить. И тут до меня дошло. Я поняла, что родители не хотят, чтобы я вернулась домой. Им было меня очень жаль, но они не пустили бы меня домой теперь, с ребенком, незамужней, потому что это было бы «неприлично».

Я не хочу осуждать своих родителей слишком строго. В наше время свободных нравов трудно представить, каким ужасным клеймом было тогда понятие «незамужняя мать». Отец сказал, что им не вынести сплетен в таком замкнутом сообществе, как Кемсли, учитывая, что у моей матери очень хрупкое здоровье. Он и меня хотел защитить от этих сплетен. И сказал, что я должна остаться в Чэтхеме, отнести тебя в ближайший приют, где о тебе позаботятся и найдут приличную семью. Это будет самый лучший выход. Он сказал, что когда я это сделаю, то смогу вернуться домой.

Весь мой мир и мое будущее разрушились и лежали в руинах. Мне казалось, что моя жизнь остановилась. Как будто меня вынесло в открытое море на крошечной лодочке без весел. Возможно, ты подумаешь, что мне могли бы помочь родители Йена, но, как и мои, они ничего не желали знать. И мне не хочется осуждать их слишком строго. Они пережили ужасное горе и отгородились от всего мира.

Пять дней я лежала на кровати и плакала. И вдруг ты тоже начала плакать. Мы были безутешны, мне казалось, мы обе утонем в слезах. Мне было так одиноко, так больно от горя, шока оттого, что мой ребенок все время кричал, — думаю, тогда я повредилась рассудком. Но маленький голос в моей голове твердил, что я должна поступить так, как сказал отец. Я знала, что другого пути нет. В один момент я превратилась в одну из «тех девиц», в незамужнюю мать. Я знала, что даже если мне захочется тебя оставить — а мне хотелось, — мне никогда этого не позволят. В те времена почти все дети, рожденные вне брака, попадали в приют — некоторых отбирали насильно. Разве я, шестнадцатилетняя девчонка без денег, без работы, без мужа, могла оставить тебя, Роуз? Хотя у меня разрывалось сердце, я понимала, что мне придется тебя отдать. Я решила отнести тебя в местный приют, где бы он ни был. Но я ни в коем случае не хотела, чтобы они узнали, кто я такая. Я бы просто оставила тебя там и убежала.