Татьяна Тронина - Запретная любовь (сборник)

У метро стояла очередь за апельсинами. Она встала, подумав, что ему хорошо апельсины. От простуды – сплошь витамин С. Ну, и вообще, с пустыми руками…

Потом ей стало смешно – она едет проведывать больного. Какая глупость! Она едет к нему!

Потому что не забывала его все эти годы. Потому что, услышав его голос, поняла, что любовь никуда не делась. Просто дремала все это время. А сейчас снова проснулась. И – ей на все наплевать! На то, что она замужняя женщина. Мать. Дочь. Человек с устоями и правилами. Честная женщина! Боже, как это смешно. Наплевать! На все! Ей надо увидеть его и во всем признаться. А если прогонит, то это даже по-своему облегчение. Она сбросит гири и путы со своей души и со своего сердца.

Да наплевать, что там будет потом. Просто сейчас ей надо его увидеть!

И больше ни о чем не думать. И еще – спешить. И плевать на марокканские апельсины!

Гостиничка при военном госпитале оказалась маленькой, затрапезной, похожей на общежитие. Она вошла и увидела женщину, сидящую за столом и пьющую чай.

– Яворский, – решительно спросила она, – у себя?

Женщина посмотрела на нее с осуждением, словно раздумывая, кивнула.

– Второй этаж, тридцатая комната. И давайте свой паспорт!

Она долго (просто сто лет) листала страницы, потом что-то отметила в своем кондуите и тяжело вздохнула:

– Идите!

Нюта кивнула.

– Спасибо.

– Имейте в виду, – крикнула ей вслед женщина, – посещения строго до двадцати одного!

Нюта ничего не ответила и уже взлетала по лестнице.

У двери с пластмассовым номерком «30» она остановилась, замерла, испугавшись биения своего сердца. Ей казалось, что оно бухает громко, словно огромный литой колокол, и что слышно его на весь коридор.

Наконец она выдохнула и постучала.

– Войдите! – произнес хрипловатый голос.

Она резко открыла дверь и увидела его – он сидел за столом и читал книгу.

Увидев ее, Яворский привстал и сделал шаг ей навстречу.

– Вы? – растерялся он. – Простите, не ожидал.

Она молчала. Он подошел к ней, чтобы помочь снять пальто.

Она подняла на него глаза, полные мучительного стыда, боли и радости.

– Вот, – одними губами сказала она, – вот, пришла…

У него слегка дрожали руки, и она это почувствовала. Дотронулась до его ладони и тихо спросила:

– Вы… не рады?

Он повесил пальто на вешалку, обернулся, посмотрел на нее и ответил:

– Да глупости! Я… вам рад. Просто… есть ошибки, которые можно… предотвратить… Чтобы не портить себе всю оставшуюся жизнь.

Она замотала головой.

– И есть осторожность, которую можно себе не простить – тоже всю последующую жизнь!

– Вам… Сейчас… Многое кажется, – покачал он головой.

Нюта рассмеялась:

– Кажется? Как долго мне кажется! Почти десять лет!

Она подошла к нему и тихо сказала:

– Не гоните меня! Я… все решила. Давно… и – никаких сомнений! Вы понимаете? Просто… я люблю вас. Простите…

Яворский отошел к окну и отвернулся. Нюта увидела, как вздрогнули его плечи.

Она подошла к нему и прижалась к его спине.

– Я, – дрогнувшим голосом сказал он, – я… не имею права… этого делать. Тогда я сбежал от тебя – сил хватило… а сейчас… Уходи! Прошу тебя! Потому что сейчас… Сил не хватит.

Она положила руки ему на плечи и, рассмеявшись, сказала:

– Посмотри на меня! Повернись! Тогда… Тогда я была маленькой девочкой. А сейчас… Сейчас я большая и взрослая тетя…

И он повернулся.

Нюта проснулась, когда за окном было совсем темно, и в голове застучало: «Лида! Детей давно разобрали, а ее девочка сидит одна в группе и плачет горючими слезами!»

Она схватила часы и чуть успокоилась – было без пятнадцати пять, и это означало, что за дочкой она успевает.

Она вскочила с постели и стала поспешно натягивать чулки и белье.

Яворский зажег ночничок и, закуривая, внимательно смотрел на нее.

– Прости, – заговорила она, словно оправдываясь и пряча глаза, – надо спешить за дочкой.

Он кивнул и тоже поднялся.

– Я посажу тебя в такси. – И тут же добавил: – Возражения не принимаются!

Они выскочили за дверь и под пристальным и презрительным взглядом дежурной торопливо вышли на улицу.

Яворский поднял руку, стараясь не смотреть на Нюту. Такси остановилось, и начался обычный таксистский спор по поводу того, что «далеко и вообще не по пути». Яворский оборвал водителя, сунул ему деньги, и тот, обалдевший, моментально заткнулся и услужливо распахнул перед пассажиркой дверь.

Они замешкались, и она уткнулась ему в плечо.

– Завтра, – сказала она, – завтра я приеду. Так же, не возражаешь? Отведу дочку в сад и сразу к тебе!

Он поднял за подбородок ее лицо и тихо сказал:

– Есть время. Подумать. Весь вечер и ночь. Очень много времени для того, чтобы тебе подумать, девочка!

Нюта счастливо рассмеялась:

– Я долго думала, милый! Почти десять лет. Не впечатляет? – Потом она прижалась к его щеке и уверенно повторила: – Завтра. Утром.

Он громко сглотнул и кивнул. Просто кивнул. Молча.

Она села в машину и помахала ему рукой.

А он еще долго стоял и смотрел вслед уже исчезнувшей с горизонта машине с шашечками, не замечая, что пошел крупный и мягкий снег, усыпавший его непокрытую голову и темное пальто.

Забыв о том, что он простужен и даже температурит и что такая погодка может свалить его по-серьезному, да и свалит наверняка.

Впрочем, какая погода…

Жизнь перевернулась – а он про погоду!

Нюта ехала в такси и смотрела в окно. В домах горел свет, наверное, семьи собирались к ужину, торопились с работы, голодные, усталые и соскучившиеся друг по другу. Мужчины с жадностью поглощали котлеты или пельмени, а дети лениво и неохотно возили ложками в тарелках с супом или кашей. Загорался голубой экран телевизора, и отцы семейств, кряхтя, укладывались поудобнее на диваны, а их жены со вздохом принимались мыть посуду и проверять у детей уроки.

Жизнь текла обычная, знакомая, размеренная. И день был обычный – таких миллионы. У всех. Или – почти у всех.

Только не у нее! У нее все было вновь – все. Нежность, затопившая сердце. Дрожь в ногах, щемящее и незнакомое жжение в животе, когда она вспоминала его руки и поцелуи. Тревога за него – господи! А про его простуду они совсем забыли! Жалость – он там совсем один, в этой полупустой казенной и серой комнате и наверняка хочет есть. Она-то голодна как стая волков!

И еще – ощущение счастья. Такое странное, такое новое, незнакомое – когда ты не одна и очень нужна кому-то.

И он будет думать о тебе, тоже думать. И вспоминать подробности этого странного, удивительного дня. Будет? Или не будет? У мужчин ведь все по-другому…