Татьяна Тронина - Запретная любовь (сборник)

Нюта приоткрыла дверь в кабинет отца – муженек дрых как младенец. Как говорится, без задних ног. Довольно и сладко похрапывая и причмокивая губами.

Обида захлестнула сердце – ведь он даже дочку не видел! Пять минут у роддома, закутанную до глаз. И дома – сразу за стол. Наелся, напился – и дрыхнуть! Даже не зашел, не заглянул в комнату. Ему что, не интересно? И зачем тогда все это? Эта ложь, притворство, нелепая и странная игра – игра в семью, в любовников, в родителей!

Нюта ушла к себе и взяла спящую девочку на руки.

– Ты – моя! – шептала она. – Только моя. И никому я тебя не отдам!

А скоро стало не до обид – заботы навалились такой горой, что не хватало ни времени, ни сил справляться.

Мама рвалась между дачей, отцом и дочерью с внучкой. Моталась по электричкам, пытаясь всем угодить, сготовить обед, прибраться и там, и там. Нюта уговаривала ее не приезжать, но мать настаивала на своем: «Тебе нужно питание, ты – кормящая мать. А времени на все у тебя не хватает!»

И правда – дочка была беспокойной, спала плохо, и в редкие часы ее прерывистого, некрепкого сна нужно было прокипятить белье, прогладить пеленки, приготовить обед и хоть как-то прибраться в квартире. А еще надо было выйти во двор и погулять с девочкой.

Нюта валилась с ног. Герман приходил поздно, ссылаясь на собрания, день рождения сотрудника и прочую ерунду.

Он долго ужинал на кухне, пролистывая свежие газеты, потом долго пил чай и, когда Нюта и мама уже выносили после купания Лидочку из ванной, вяло позевывая, спрашивал, не нужна ли его помощь.

Нюта не отвечала и проходила мимо. Мама вздыхала и тоже ничего не говорила. А Герман, муж и отец, шаркая тапочками, шел к себе, и скоро из кабинета слышались приглушенные звуки телевизора или приемника.

Приезжала Зина, тетешкалась с племянницей, а однажды грустно сказала:

– А у нас – все никак… Никак не получается. Половинкин все в думах, разговариваем только о его работе, кропает свои труды и ждет свою Нобелевку – не меньше. Вижу его по утрам – подаю завтрак. Приходит в ночи, я уже сплю, ужин на столе под салфеткой. Я все понимаю – он гений, и с ними непросто. Но… я же живая! И в театр хочу, и гостей. А ему… Ничего, понимаешь? Совсем ничего не нужно!

– Ну у меня, знаешь, тоже не сахар, – грустно ответила Нюта. – Живем как соседи. К Лидочке он равнодушен, домой не спешит, детский плач его раздражает. Пеленки цепляются за голову. Коляска стоит на проходе. И спит он в соседней комнате.

Зина тут же поджала губы.

– Ну он же работает! И ему необходимо высыпаться. И он, между прочим, кормит семью!

– Семью! – горестно вздохнула Нюта. – А разве это семья? Семья у моих родителей – все вместе, и в горе, и в радости. А тут… Просто соседство. Не очень, кстати, приятное.

Зина хмыкнула и засобиралась домой. Нюта поняла, что та уже не подруга – золовка. И заводить с ней подобные разговоры глупо и бесполезно.

А у самой двери, натягивая пальто, Зина не сдержалась:

– Тысячи баб бы тебе позавидовали. Не пьет, не курит, не шляется. Зарплату – в дом! А у тебя – бардак. Посмотри! Вещи разбросаны, пыли в полпальца! В ванной пеленки в тазу. А обед? Снова пельмени? Вот и думай, кто виноват. И кто из вас хуже – он как муж или ты как жена. И еще – посмотри на себя. Без слез не взглянешь. И вообще, ты сегодня причесывалась?

– Родишь – посмотрим, как запоешь по-другому! – выкрикнула ей вслед Нюта, понимая, что кричит уже бывшей подруге.

Но со временем все стало понемногу выправляться – девочка стала спокойнее, сон наладился, и Нюта успевала высыпаться и постепенно приходила в себя. В голове стояли Зинины слова, и она понимала, что правда в них есть. Теперь она следила за собой, не ходила в старом халате и стоптанных тапках, к приходу Германа подкрашивала губы и подкручивала волосы. Старалась приготовить что-нибудь на ужин. Убирала в квартире. Словом – старалась. Потому что сама хороша: так и упустишь мужа, и разоришь гнездо, мама права.

Накрывала ужин и садилась напротив. Герман словно ничего не замечал – снова читал газету и коротко отвечал на вопросы. Она выносила Лидочку, и он, делая «козу рогатую», трепал дочку по щечке и торопился к себе. Это называлось «работать». Точнее – писать диссертацию.

В три года Лидочка пошла в сад, а Нюта устроилась на работу – в бюро технических переводов. Работа была скучная, но коллектив хороший и график удобный. В комнате сидело пять женщин – три, включая Нюту, замужние и две «холостые». «Холостая» Светлана бравировала своим одиночеством и убеждала всех (а главным образом себя), что брак – пережиток и в рабство она не желает. Вторая из «холостых», Надя Крупинкина, замуж хотела страстно и этого не скрывала. Все спрашивала, нет ли у кого одиноких или разведенных мужчин – из родни или просто знакомых. Надя была высокой, крупной и красивой блондинкой. И почему ей так не везло? Едкая Светлана заметила:

– Выключи красный свет в глазах – мужики шарахаются. У тебя же на лбу написано – хочу в загс, и только туда.

У Светланы был женатый любовник – он встречал ее на машине после работы. Поговаривали, что работает Светлана у дома еще и потому, что до квартиры – минут пять, не больше. Торопятся, чтобы быстрее «обтяпать свои дела», – у мужика жена строгая, и являться с работы ему велено минута в минуту. Иначе – скандал. Еще говорили, что видели, как через полчаса он выскакивает из ее подъезда и, глядя на часы, газует со страшной силой и рвет со двора.

Правда это или выдумки – кто уж там знает. Замужние женщины чувствовали себя увереннее и с явным превосходством.

Только Нюта была не с ними – никакой уверенности и никакого превосходства. Она хорошо знала цену своей семейной жизни.

И на душе было снова неладно… Словом, неудачница, что говорить. Жить без любви – аморально. Эти слова она не забыла.

Зато у дочки был отец. Какой-никакой, а отец.

Вот этим она и оправдывала себя и свой странный, поспешный, дурацкий и несчастливый брак.

А по поводу того, что тысячи женщин ей бы могли позавидовать… Зина, наверное, права. Так, слушая краем уха своих сотрудниц, она понимала – проблемы у всех. У кого-то – больше, у кого-то меньше. У немолодой и очень славной Нины Петровны муж – человек прекрасный, но очень больной. И Нина Петровна мотается по больницам – после работы, в любую погоду. Чтобы принести мужу свежего супчика, который она варит рано утром и держит в холодильнике на работе. На резонный вопрос: «А если хотя бы ну через день?» – твердо отвечает: «Нет! Язва, ничего больничного есть не может. И так человек страдает, а мне, здоровой кобыле, что, трудно?»