Неподходящая - Юлия Резник

– А я отец! И что?

Голос Никиты звучит насмешливо. Уничижительно. Я слишком хорошо помню эти интонации.

– Просто отдай мне мою дочь!

– И не подумаю. Мы не виделись месяц по твоей вине. Так что считай – я наверстываю.

– Вы не виделись месяц, потому что дочь тебе не нужна!

– Зачем бы я ее забирал? – притворно удивляется Никита.

– Чтобы сделать мне больно, – шепчу я, сжимая до боли трубку. – Чтобы ударить хоть так, если не можешь физически.

– Не выдумывай. Мы просто наверстываем, – фыркает Ник с таким пренебрежением, словно я и впрямь та еще фантазерка, и обрывает вызов. Меня немного ведет. Прикрыв глаза, я машинально делаю шаг назад и вдруг упираюсь… упираюсь… в живую стену.

От мысли, что у моего разговора с мужем были свидетели, бросает в холодный пот.

От свидетеля просто потрясающе пахнет… Он стоит рядом, не шевелясь, будто давая мне право самой решить – хочу ли я обернуться. А я ведь уже знаю, кто там за спиной. Ошибки тут быть не может.

Собрав в кулак все свои силы, поворачиваюсь лицом к Адаму Байсарову. Он смотрит на меня сверху вниз. Молча. Долго. Сведя в одну линию темные густые брови.

– Всё в порядке? – интересуется он негромко. Я киваю в ответ. Горло сдавлено.

– Твоему ребенку что-нибудь угрожает?

– Нет. Он все же ее отец. Просто выводит меня на эмоции.

Адам отступает на шаг, словно давая пространство, но взгляда не отводит.

– Сегодня можешь уйти пораньше. Считай, твой рабочий день подошел к концу.

От чужого участия в моей жизни, пусть даже такого несуразного, свербит в носу.

– Адам Вахидович, – начинаю я, – всё в порядке.

– Ага. Я вижу, – произносит он с легкой иронией. Я отвожу взгляд. Кажется, наш разговор окончен. Но он не торопится уходить. А мне, хоть и хочется со стыда провалиться под землю, все же не по себе оставаться одной.

– Извините, – зачем-то шепчу я.

– Езжай домой, Лейла. Работник из тебя никакой.

Он прав. Но что важнее, у меня совершенно нет сил с ним спорить. Я киваю и, задержав дыхание, чтобы не дать шанса его аромату проникнуть в мои легкие снова, просачиваюсь мимо.

Побросав в сумку вещи, иду к Новикову, чтобы предупредить того об уходе. Но шеф, оказывается, уже в курсе моих проблем.

– Помощь нужна? – хмурит брови. От благодарности у меня перехватывает дыхание. И приходится несколько раз сглотнуть, прежде чем мне удается прохрипеть:

– Пока нет. Думаю, я сама справлюсь.

Меня то знобит, то бросает в пот. Я ежусь, выходя из конторы, хотя столбик термометра уверенно перевалил за тридцатку. Пульсации в ушах аккомпанируют грохот порта и стук моих каблуков о тротуарную плитку. Я перехожу дорогу почти на автомате. В голове пустота, в которой гулко звучит голос бывшего: «Не выдумывай». Словно я и правда себе что-то придумала. Словно и не было синяков, боли, унижения. Всё это я, оказывается, придумала…

Шаг, ещё шаг. Кружится голова, ноги кажутся ватными. В какой-то момент я вдруг отчетливо слышу резкий сигнал. Вздрагиваю и замираю на месте, словно вкопанная.

– С ума сошла, что ли? Ты смотришь, куда идёшь?!

Поднимаю голову. Передо мной автомобиль, стекло окна опущено, и за рулём Байсаров младший. Его взгляд пронизывает насквозь, цепкий, строгий, но и обеспокоенный одновременно с этим.

– Простите, я не заметила, – вяло огрызаюсь я, чувствуя, как по щекам разливается жар.

– Садись, отвезу.

Это не предложение. Он даже не спрашивает, куда. Просто смотрит, и я молча сажусь на переднее сиденье его роскошной машины. Истерика берет верх, когда я понимаю, что моего шефа не пощадила любовь к низким тачкам в дорогущем обвесе. Кто бы мог подумать, а? Закусываю губу, чтобы не рассмеяться.

В салоне тихо, спокойно и прохладно. Я смотрю перед собой, не находя сил даже пошевелиться. В голове всё смешалось – тревога за дочь, злость на Никиту и странное чувство неловкости от того, кого я умудрилась втянуть в свою личную драму.

– Он всегда так ведёт себя? – негромко спрашивает Адам, не отрывая взгляда от дороги.

– Почти всегда, – отвечаю тихо.

– Почему раньше не ушла?

– Потому что дура, – не щажу себя.

Понимаю, что для кого-то такой разговор мог бы показаться странным. Но в нашей культуре несколько своеобразное отношение к женщине. Покровительственное или отеческое – называйте это как хотите. Те же вопросы Адам Байсаров мог бы задать своей сестренке. Или дочери, будь он старше. А то, что я ему не дочь и не сестра – ничего не меняет. Мы все одна большая-пребольшая семья…

– Тебе есть кому помочь?

Я молчу. Потому что не представляю даже, какого ответа он ждет. Не знаю, что вообще можно сказать на это. Наверное, если все сложится плохо… Например, если Никита попытается отнять у меня дочь, я попрошу вмешаться отца. На колени упаду. Пообещаю ему что угодно, и он поможет. А пока все не настолько критично – нет. У меня даже мысли не было, чтобы его побеспокоить.

– Он тебя бил?

Я резко отрываю взгляд от окна и, сощурившись, гляжу на Адама. Он не смотрит на меня, только чуть сильнее сжимает руль. Линия его профиля чёткая, жёсткая, напряжённая.

– Я что, на исповеди? – выпускаю колючки, не желая его чертовой жалости. Неужели он не понимает, насколько это – унизительное дерьмо?!

Машина резко останавливается на светофоре. Адам поворачивается и смотрит на меня. Недолго, всего пару секунд. Но его взгляд такой… острый, тяжёлый, проникающий в самую суть. И в нём не жалость. Что-то другое. То, чему я не могу подобрать названия.

– Много говоришь не по делу.

– Правда? Ты из тех, кто считает это достаточным поводом, чтобы заткнуть женщину кулаком?

– Дура, – цедит Байсаров.

– Дай выйти! – бешусь я. Да, я веду себя нелогично. Но у меня нервы на пределе. И пусть вины Адама в этом нет, мне…

– Лучше продиктуй адрес, – не дав мне додумать мысль, велит Байсаров. Я медленно выдыхаю, теряя запал, и называю адрес. Молчим остаток пути. Но в этот раз тишина уже не давит. Она даже кажется немного успокаивающей, хотя я все еще на взводе.

Когда машина останавливается у дома свекров, я не сразу